Гусев: Пятерка наша в сборной была, что надо

Гусев: Пятерка наша в сборной была, что надо

Нельзя сказать, чтобы его действия были эффектными, чтобы он срывал аплодисменты трибун какими-то особыми финтами и хоккейными трюками. Но играл он исключительно эффективно и полезно. В интересах команды.

Как злились спартаковские болельщики, когда Гусев, как казалось с трибуны, легко и непринужденно отбирал шайбу у «красно-белых» нападающих то чисто - клюшкой, то приняв на корпус, то вдавив в борт. Был Гусев высок, рукаст и обладал отличным щелчком. Сейчас это не в диковинку, а тогда защитников с хорошо поставленным броском было маловато. Например, великий Палыч - Рагулин - таким броском не обладал, но зато был чрезвычайно надежен в защите и славился знаменитым выверенным первым пасом, с которого начинались многие атаки и в ЦСКА, и в сборной Союза. У Гусева были свои козыри, ко всему прочему он в игре отличался суровой жесткостью, и сами канадцы, строптивые и непримиримые, уважали его за эти качества.   Начинал играть в хоккей Александр Гусев на дворовом льду. А правильнее даже сказать, на утрамбованном до высокой плотности снегу. Отец его Владимир Андреевич был музыкантом, играл на домбре в знаменитом Краснознаменном ансамбле песни и пляски Александрова (так что дорога в ЦСКА Гусеву была, можно сказать, предопределена) и из одной из послевоенных поездок за рубеж привез сынку коньки.
«Они крепились к ботинкам специальными такими ключиками с двух сторон. И я помню, как отец вынес меня на руках из нашего полуподвала во двор, а было мне года четыре, поставил на этот самый уплотненный снег, и я... поехал. И все, я заболел коньками. Наверное, это был один из счастливейших моментов в моей жизни. Отец был большой рукодельник, он мне клюшку сам сделал, столярным клеем ее проклеил, и я гонял с ней во дворе нашей Песцовой улицы. Потом меня возили тетки на каток где-то в центре Москвы, чтобы на настоящем льду мог покататься». Между тем, все могло сложиться у Гусева совсем иначе. «Однажды я поехал через пол-Москвы записываться в секцию ЦСКА. Было мне тогда десять лет, я даже матери ничего не сказал. А тренер Борис Иванович Афанасьев, он был вторым вратарем в ЦДСА после Мкртчана, меня в секцию не принял. Приехал я домой расстроенный, чего уж говорить. Слезы в глазах. Мать Лидия Константиновна заметила, обеспокоилась: «Что такое, Саш, что такое?» Я ей: «Да вот, мам, в секцию меня не приняли».   Дальше дело было так. Мать пошла к Афанасьеву: «Ты что это, Боря, моего парня в секцию к себе не взял, а?» «Так это что, твой сын был, что ли?» Ну, после такого диалога вопрос решился быстро.
Тут, конечно, есть одна деталь: дело в том, что мама Гусева работала в ЦДКА бухгалтером и, понятно, знала всех спортсменов, как родных. А она еще во время войны работала в ресторане ЦДСА, так что знала всех, да и с мужем-то будущим в ресторане этом познакомилась. И это, пожалуй, единственный случай в биографии Гусева, когда он воспользовался такой вот своеобразной протекцией и стал играть за 1945 год, хотя сам-то родился в 1947-м...
«Да, первая команда мальчиков, - вспоминает Гусев, - была 1945 года рождения. Из наиболее известных этого года рождения пацанов был спартаковец Витька Ярославцев, большой был талант. Но рано сошел с дистанции».   Замечательно все-таки написал Высоцкий: «Наши мертвые нас не оставят в беде, наши павшие - как часовые...» Много скрытого смысла в этих словах. В воскресенье, 14 января, побывал Гусев на могиле Харламова на Новокунцевском кладбище. День рождения был у Валерия. А с Харламовым у Гусева сложились особенно приятельские отношения. Ведь именно их отправил на стажировку в Чебаркуль Анатолий Тарасов. «Тогда такой состав в ЦСКА был, что не пробьешься. Анатолий Владимирович нас вызывает и говорит: вы оба молодые, в основном составе пока вам места нет, а чего вам сидеть здесь запасными? Поезжайте-ка, помогите пока нашей команде в Чебаркуле, поднаберитесь практики».   Наверное, не очень-то весело было отправляться в эту самую «Звезду» двум молодым парням, урожденным москвичам. А куда деваться? Тогда ведь не то что сейчас: трансферы, дозаявки, уходы-переходы. Тарасов рекомендовал, значит, так и надо. «Прибыли мы туда, на Урал, аккурат 8 ноября, в год 50-летия Советской власти. Из дома уезжать было неохота, скажу прямо. Класс-то у нас был, наверное, повыше, чем у других игроков. И Валерка там дела делал. Много шайб забивал, много. И вот слушай: последний матч мы выигрываем, и выходит «Звезда» в более высокую лигу. А народу на стадионе - тысяч шесть. Подхватили нас на плечи и несут по городу. Я им толкую сверху: «Ребята, несите уж прямо к магазину продовольственному, чего там». И что ты думаешь, так и принесли прямо к дверям. Вот она, любовь-то всенародная.   А Харламов, ох, Валерка. Никто и не помнит, как он к нам пришел в ЦСКА. А я помню. Я-то был на год старше. Поначалу-то он ничем не выделялся. Но шустрый был очень. И порядочный: никогда никому плохого не сделал. И все его любили. Душа был парень. В Канаде его просто боготворили, его бы там до сих пор на руках носили, это точно. После тех матчей с Канадой 1972 года он там просто как бог стал».   В суперсерии-72 все советские хоккеисты были, без преувеличения, героями, и Гусев был там заметной фигурой. Но до этой серии, до включения в состав сборной Союза путь был непрост.   Вспоминая своих первых тренеров, Гусев старательно загибает пальцы: «После Афанасьева - Андрей Васильевич Старовойтов. Вот уж кто на коньках катался виртуозно. Я у него многому научился. Он ставил мне катание, учил не на словах, а на деле: «Неправильно едешь. Надо вот так». И вжик, вжик - покажет, как надо, только льдинки из-под лезвий вылетают. Сейчас-то соберет тренер ребят вокруг себя и что-то им долго втолковывает. А тренировка всего час продолжается. Времени на само занятие остается маловато. А ведь мальчишкам надо покататься, они ж за этим и приходят в секции. Всякие теории - это уж попозже должно быть. Нам раньше давали больше играть, энергию выплескивать.   Жил Старовойтов на Песцовой улице, у него была «Волга-21». И он нас с Толькой Белоножкиным, будущим партнером Мальцева по «Динамо», иной раз подвозил на тренировки, причем, сам же предлагал. Потом Андрей Михайлович стал отличным хоккейным судьей, видной фигурой в Международной федерации хоккея. Меня никогда не забывал, самое лучшее отношение всегда с его стороны ощущал...   Затем был Тазов Вячеслав Леонидович. Александр Петрович Черепанов, играл одно время вместе с Локтевым и Александровым. Валя Сенюшкин, Елизаров Владимир Николаевич, Володя Брунов - он у меня командиром взвода даже был: как-никак, структура-то у нас была армейская, - чуть даже восхищенно говорит Гусев. - Вся штука в том, что люди заканчивали выступать, а ведь были офицерами, вот их и пристраивали. Ну, разумеется, по спортивной части и предрасположенности к тренерской работе. Вон сколько народу получается, и все - золотые люди. У Елизарова, например, я играл сезон в новосибирском СКА вместе с Юркой Шаталовым. Туда меня Тарасов отправил в 1966 году на стажировку, а Владимир Николаевич там главным тренером был. Я, видишь, все стажировался, - смеется Гусев. - Но не напрасно, не напрасно».   За Гусевым прочно закрепилась в годы его наивысшего подъема слава защитника жесткого, непримиримого. Тогда еще не было в нашем хоккее такой языковой экспансии, как ныне. Но если по-канадски, то был Гусев самым настоящим тафгаем. Он обладал отличной скоростью, был резок и лишен напрочь чувства страха, охотно шел в силовую борьбу. Но, будучи очень жестким, Александр еще был и игровиком. Мог и любил подключаться в атаки и своим мощным броском не раз посылал шайбы в ворота соперника.    «Было, немножко было. И дрался, тоже бывало. А как иначе? Хоккей - игра жестокая, в ней ведь тоже надо место под солнцем отвоевывать. И зубы летели на лед, и ключицы выскакивали, и суставы коленные. Все было... Тарасов стоит и командует: «Пожестче, пожестче». А когда переборщишь, буркнет, хмурясь: «Ну что ж ты делаешь?»   «Я никак не могу поверить этим разговорам о жесткости Саши, - говорит супруга Гусева Нина. - Мне говорят: «Твой такого-то калекой сделал». «Кто, Саша?! Да этого не может быть!» «Было, было - вновь повторяет Гусев. - Ну, калекой - не калекой, а бывало всякое. Мы же бились за выигрыш и в ЦСКА, и в сборной. Других задач не стояло. Вон Валерка Васильев тоже не ангел был. А когда себя поставишь соответствующим образом, то уже и уважают, и лишний раз не заденут».    Гусевская жесткость. Она помогала в мачтах с канадцами «держать марку», Гусев был из тех, кто мог дать острастку и постоять за себя. Хотя, с другой стороны, те поколения советских игроков не были приучены к мордобою на площадке. Так не было принято. Играли в другой хоккей - скоростной, комбинационный, хотя, разумеется, и жесткий. Но кулаками размахивать на виду у публики - это было редчайшее явление.   Поэтому-то, быть может, и запомнились всей планете игры сборной СССР со сборными НХЛ и ВХА, что показали: нет, можно играть (да еще как играть!) без «грязи». И наши могли ввязаться в кулачный бой, все были ребята не промах. Ну и что бы тогда вышло? Под угрозой оказалась бы вся серия. А так мировой хоккей получил новое ускорение, открылись новые горизонты.  
«А вообще-то, - говорит Гусев, - серию выиграл тот, кому это было больше нужно. Да у канадцев самолет взорвали бы, на котором они из Москвы летели домой, если бы они проиграли. А не взорвали бы самолет, так их по прилету бы поубивали. Мы им проиграли в последнем московском матче и тем самым спасли их от полного позора. Матчи были жесткие, мы играли за Советский Союз, честно, от сердца играли. В нас кураж был. А ведь канадцы действовали грубовато и нас отоваривали будь здоров. Рта не разевай. Со стороны это не так заметно, а на площадке... Вот я слышал, что канадцы признали ту серию среди пятерки самых значимых событий ХХ века. А в том веке-то были и первый полет человека в космос, и две мировые войны... И мы тут. Чудно даже как-то».   «Я вообще-то чисто в обороне не очень любил играть, - утверждает Гусев. - А вот начать атаку, подключиться, сделать хорошую передачу, бросить точно и сильно - это было моё. Мы с Валеркой Васильевым играли в паре, он мне говорит: «Гусь, ты давай чешских нападающих на меня гони! Я их буду принимать, а ты в это время - шайбу подбирать». Ну давай. Раз принял, второй. Только я смотрю, коньки нападающих свистят возле моей головы, когда их Васильев принимает, и они на уши становятся. «Валер, - говорю Васильеву, - ну тебя с такой тактикой, если не их убьешь, так меня». Пятерка наша в сборной была что надо: мы с Валеркой в защите и Михайлов - Петров - Харламов - впереди». Помнит Гусев и первый матч в основе ЦСКА. «Год уже не помню. Вроде бы 1965-й. Но дебют мой пришелся на матч с московским «Динамо». Тарасов говорит перед игрой: «Саша, готовься». Сижу, готовлюсь. Первый период проходит, второй, третий, а я все готовлюсь. Вдруг Тарасов произносит незадолго до конца, когда было уж ясно, что матч выигран: «Молодой человек, сейчас выходите». У меня сердце, как воробей, затрепетало, разволновался. Первый матч - не шутка. Что касается памятных шайб... Было это на турнире «Приз «Известий», играли мы со шведами, и я им последний гол забил. Мне даже после той игры радиоприемничек сувенирный такой вручили. А еще одна - когда я за «молодежку» в паре с Колей Васильевым выступал. Играли с канадцами в «Лужниках», и я гол забил. Помнится гол, забитый Чиверсу в 1974 году во время серии СССР - ВХА. Встреча была очень тяжелой, мы проигрывали, но сравняли. Борис Павлович Кулагин мне и говорит: «Ну, спасибо, Саша, ты нам сто долларов заработал».   Система оплаты такой была: выигрыш - 200 долларов, ничья - 100 долларов. За ту серию, если память не изменяет, заплатили каждому по 500 долларов. А отовариваться времени-то не было даже. Если за 12 дней турне надо сыграть 10 матчей, что ж тут купишь-то? Да и деньги давали уже под самый конец. Ну, побежишь к евреям, что-то приобретешь. Их точки и в Монреале, и в Нью-Йорке, и в других городах мы знали. Подарки всем нужны. Жене, матери - особо. О себе и не думаешь».   Это тоже исключительно гусевская черта - не думать о себе. Великий тренер воскресенского «Химика» Н. С. Эпштейн как-то сказал: «Люблю Сашку Гусева, душа у него чистая». Столь же тепло отзывается об Александре доктор сборной СССР Олег Маркович Белаковский, которого со знаменитым защитником связывают добрые отношения. «У меня с Сашей никаких проблем никогда не существовало, за исключением только «керосина», - честно признавал Белаковский в присутствии самого «героя». - Было это, как сейчас помню, в 1975 году, попался Саша по пьяному делу. Устроили, как водится, собрание - решать, что делать. Это при том, что совсем ничего осталось до мирового чемпионата, а защитник-то экстракласса! И тут встает Валерка Харламов и говорит: «Я думаю, надо простить Сашу, с ним ведь можно в разведку ходить».   Такая вот оценка. И она точно характеризует натуру Гусева, истоки которой - во всем прошлом Руси: «Жизнь отдам за други своя», «Сам погибай, а товарища выручай». Это - про Гусева.   А пьяное дело... Что ж, много слухов ходит о «подвигах» на этом поприще знаменитых спортсменов прошлых лет. Не все в этих слухах - выдумка. И Гусев пай-мальчиком никогда не был. Но уж отрабатывал после провинности за двоих, до седьмого пота. И тем самым, кстати, сократил свой хоккейный век.   Порой возникает вопрос: а отчего спортивных звезд прошлых, советских лет тянуло на выпивку? А вот возьмем хоккеистов. Сезон начинается рано осенью, а заканчивается ближе к лету будущего года. Все это время - постоянные сборы, игры, перелеты, международные матчи, Олимпиады, мировые первенства. Дома бывать удается очень редко. А травмы, да какие серьезные! При таком режиме даже мужественные бойцы - мастера шайбы - испытывают большие физические и нервно-психологические перегрузки. «Да что говорить, - вспоминает Нина Гусева. - Мы с Сашей поженились, а фактически вместе и не жили - все сборы да игры. Иной раз их отпускали после игры переночевать дома, особенно если выигрывали. Я поэтому болела за ЦСКА всей душой. А травмы? Помню, сломал Саша в матче с чехами руку - открытый перелом. Заживление шло тяжело, долго. И после этого он в первом же матче на эту самую руку падает. Он-то и не пикнул, характер в этом смысле железный. Но сами подумайте - какая это боль. А когда ребра сломаны? Не говоря уж о всяких мелких ссадинах и ушибах. И так из года в год». И ведь действительно - как сбрасывать нервное напряжение? В Большой театр всю команду не поведешь строем, да едва ли от такого посещения, даже если его организовать, толк будет. Вот и выходило, что только свободное время выпадало, можно было пойти куда-то в ресторан или кафе и, что называется, оттянуться и расслабиться.   «Так что во время чемпионатов мы практически не общались, - продолжает Нина Гусева. - Так: встретились - разбежались. Повидались, поцеловались - и в разные стороны. А вот уж когда Саша переехал в Ленинград, сначала играл за СКА, потом учился в Военном институте физической культуры, то мы шесть лет жили вместе и, по сути, узнавали друг друга, притирались характерами. Вот в этот период появились сложности».   В ленинградский СКА Гусев попал в 1978 году. И все из-за чего. На мировом первенстве 1977 года в Вене сильнейшая по составу сборная СССР уступила в двух матчах шведам. В результате Кулагина от должности главного тренера сборной отстранили, к руководству ЦСКА и сборной пришел Виктор Васильевич Тихонов, и началась, без преувеличения, его эпоха в отечественном хоккее. И состав он подбирал под свое видение игры, под свои взгляды.   Поэтому достаточно быстро целый ряд хоккейных армейских асов оказался вне ЦСКА и сборной. В их числе был и Гусев. Очевидно, что по классу он еще мог бы поиграть и там, и там. Пару лет как минимум. Но у Тихонова были свои резоны... В результате номер 2 перешел к молодому Вячеславу Фетисову, и на мировом первенстве 1978 года тот показал просто блестящую игру, на долгие годы став бессменным лидером обороны и армейского клуба, и сборной страны. Ее капитаном.   Припоминает Александр один эпизод: «Возвращались мы в 1976 с первого розыгрыша Кубка Канады. У нас туда летала экспериментальная сборная во главе с Тихоновым, а помогали ему Майоров и Черенков. Заняли там третье место. Лететь долго и скучно - десять часов. Ну, мы выпили, конечно. Сидим, базарим потихоньку. Подходит Тихонов: «Совесть-то у вас есть, что вы тут развели...» А я возьми ему и брякни: «У нас, Виктор Васильевич, совести больше, чем у вас всех вместе взятых». Может, и затаил Виктор Васильевич что-то против меня после этого, а может, и нет, ерунда все это. А только в 1978 году он меня из команды и сборной убрал».   Кажется, что в гусевской натуре живет искра некой вольности, некой мужской упертости: сдвинет брови, нахмурится, и что ты ему ни толкуй, а он все равно в результате сделает по-своему, пусть даже потом и будет переживать. Тоже - национальная черта.   Но Гусев обиды за это на Тихонова не держит - тоже ведь чисто русская черта характера. Для него Тарасов - навсегда тренер номер один. Но и высочайший тренерский авторитет Тихонова он под сомнение не ставит: «А как же, ведь это он лучшее звено мирового хоккея 1980-х годов скомпоновал. На игру в четыре пятерки перешел. Сколько было тогда скептиков, а сейчас весь мир так играет. Тут и слов нет, Тихонов - тренер большой».   Поиграл в ленинградском СКА Гусев недолго - год. Институт закончил, получил диплом о высшем образовании, звание майора. «У меня ведь два высших образования, я и тренер высшей квалификации, и могу батальоном командовать. Если позволят, конечно», - благоразумно усмехается Гусев.