Гусев: Русская душа в канадском хоккее

Олимпийский чемпион Александр Гусев не любит говорить о себе, но вспомнить о самых значимых событиях в карьере и жизни не отказался.

– Я предвидел примерный ответ Гусева на мое предложение. Так оно и вышло:
– Да чего там писать-то, Николаевич. Кому все это нужно?

– Не обижай, Александр Владимирович, это нужно.
– Ну, раз нужно, значит, нужно. Подъезжай, поговорим.

В этом весь Гусев. О себе толковать не любит, но если есть в этом потребность, если кому-то это интересно, что ж, тогда давай.

А какой может быть интерес? Нынешнее поколение хоккейных российских болельщиков и не видело в деле тех, кому теперь накатывают 60-летние юбилеи. А они играли, да еще как восхитительно играли, покоряя сердца миллионов людей не только в пределах своего отечества, но и далеко за его пределами. То было несколько поколений выдающихся мастеров хоккея. В поколении, выступавшем в 60–70-х годах, блистала целая россыпь звезд. Был среди них и защитник Александр Гусев, игравший под номером 2.

Не могу сказать, чтобы его действия были эффектными, чтобы он срывал аплодисменты трибун какими-то особыми финтами и хоккейными трюками. Но играл он исключительно эффективно и полезно. В интересах команды.
Помню, как злился я, спартаковский болельщик, когда Гусев, как казалось с трибуны, легко и непринужденно отбирал шайбу у красно-белых нападающих то чисто – клюшкой, то приняв на корпус, то вдавив в борт. Был Гусев высок, рукаст и обладал отличным щелчком. Сейчас это не в диковинку, а тогда защитников с хорошо поставленным броском было маловато. Например, великий «Палыч» – Рагулин – таким броском не обладал, но зато был чрезвычайно надежен в защите и славился знаменитым выверенным первым пасом, с которого начинались многие атаки и в ЦСКА, и в сборной Союза. У Гусева были свои козыри, ко всему прочему он в игре отличался суровой жесткостью, и сами канадцы, строптивые и непримиримые, уважали его за эти качества.

Начинал играть в хоккей Александр Гусев на дворовом льду. А правильнее даже сказать, на утрамбованном до высокой плотности снегу. Отец его – Владимир Андреевич – был музыкантом, играл на домбре в знаменитом Краснознаменном ансамбле песни и пляски Александрова (так что дорога в ЦСКА Гусеву была, можно сказать, предопределена) и из одной из послевоенных поездок за рубеж привез сынку коньки.

«Они крепились к ботинкам специальными такими ключиками с двух сторон. И я помню, как отец вынес меня на руках из нашего полуподвала во двор, а было мне года четыре, поставил на этот самый уплотненный снег, и я... поехал. И все, я заболел коньками. Наверное, это был один из счастливейших моментов в моей жизни.

Отец был большой рукодельник, он мне клюшку сам сделал, столярным клеем ее проклеил, и я гонял с ней во дворе нашей Песцовой улицы. Потом меня возили тетки на каток где-то в центре Москвы, чтобы на настоящем льду мог покататься».

Между тем, все могло сложиться у Гусева совсем иначе. «Однажды я поехал через пол-Москвы записываться в секцию ЦСКА; было мне тогда десять лет, я даже матери ничего не сказал. А тренер Борис Иванович Афанасьев, он был вторым вратарем в ЦДСА после Мкртчана, меня в секцию не принял. Приехал я домой расстроенный, чего уж говорить. Слезы в глазах. Мать, Лидия Константиновна, заметила, обеспокоилась: «Что такое, Саш, что такое?» Я ей: «Да вот, мам, в секцию меня не приняли».

Дальше дело было так. Мать пошла к Афанасьеву: «Ты что это, Боря, моего парня в секцию к себе не взял, а?» «Так это что, твой сын был, что ли?» Ну, после такого диалога вопрос решился быстро.

Тут, конечно, есть одна деталь: дело в том, что мама Гусева работала в ЦДКА бухгалтером и, понятно, знала всех спортсменов, как родных. А она еще во время войны работала в ресторане ЦДСА, так что знала всех, да и с мужем-то будущим в ресторане этом познакомилась. И это, пожалуй, единственный случай в биографии Гусева, когда он воспользовался такой вот своеобразной протекцией и стал играть за 1945 год, хотя сам-то родился в 1947-м...
«Да, первая команда мальчиков, – вспоминает Гусев, – была 1945 года рождения. Из наиболее известных этого года рождения пацанов был спартаковец Витька Ярославцев, большой был талант. Но рано сошел с дистанции».

СТАЖИРОВКА В ЧЕБАРКУЛЕ

Замечательно все-таки написал Высоцкий: «Наши мертвые нас не оставят в беде, наши павшие – как часовые...» Много скрытого смысла в этих словах. В воскресенье, 14 января, побывал Гусев на могиле Харламова на Новокунцевском кладбище. День рождения был у Валерия. А с Харламовым у Гусева сложились особенно приятельские отношения. Ведь именно их отправил на стажировку в Чебаркуль Анатолий Тарасов. «Тогда такой состав в ЦСКА был, что не пробьешься. Анатолий Владимирович нас вызывает и говорит: вы оба молодые, в основном составе пока вам места нет, а чего вам сидеть здесь запасными? Поезжайте-ка, помогите пока нашей команде в Чебаркуле, поднаберитесь практики».
Наверное, не очень-то весело было отправляться в эту самую «Звезду» двум молодым парням, урожденным москвичам.

А куда деваться? Тогда ведь не то, что сейчас: трансферы всякие, дозаявки, уходы-переходы. Тарасов рекомендовал, значит, так и надо. «Прибыли мы туда, на Урал, аккурат 8 ноября, в год 50-летия Советской власти. Из дома уезжать было неохота, скажу прямо. Класс-то у нас был, наверное, повыше, чем у других игроков. И Валерка там дела делал. Много шайб забивал, много. И вот слушай: последний матч мы выигрываем, и выходит «Звезда» в более высокую лигу. А народу на стадионе – тысяч шесть. Подхватили нас на плечи и несут по городу. Я им толкую сверху: «Ребята, несите уж прямо к магазину продовольственному, чего там». И что ты думаешь, так и принесли прямо к дверям. Вот она, любовь-то всенародная...»

«А Харламов, ох, Валерка. Никто и не помнит, как он к нам пришел в ЦСКА. А я помню. Я-то был на год старше. Поначалу-то он ничем не выделялся. Но шустрый был очень. И порядочный: никогда никому плохого не сделал. И все его любили. Душа был парень. В Канаде его просто боготворили, его бы там до сих пор на руках носили, это точно. После тех матчей с Канадой 1972 года он там просто как бог стал».

НАСТАВНИКИ

В Суперсерии-72 все советские хоккеисты были, без преувеличения, героями, и Гусев был там заметной фигурой. Но до этой серии, до включения в состав сборной Союза путь был непрост.

– А помнишь, Александр Владимирович, своих первых тренеров?
– Обязательно, – загибает пальцы Гусев. – После Афанасьева – Андрей Васильевич Старовойтов. Вот уж кто на коньках катался виртуозно. Я у него многому научился. Он ставил мне катание, учил не на словах, а на деле: «Неправильно едешь. Надо вот так». И вжик, вжик – покажет, как надо, только льдинки из-под лезвий вылетают. Сейчас-то соберет тренер ребят вокруг себя и что-то им долго втолковывает. А тренировка всего час продолжается. Времени на само занятие остается маловато. А ведь мальчишкам надо покататься, они ж за этим и приходят в секции. Всякие теории – это уж попозже должно быть. Нам раньше давали больше играть, энергию выплескивать.

Жил Старовойтов на Песцовой улице, у него была «Волга-21». И он нас с Толькой Белоножкиным, будущим партнером Мальцева по «Динамо», иной раз подвозил на тренировки, причем сам же предлагал. Потом Андрей Михайлович стал отличным хоккейным судьей, видной фигурой в Международной федерации хоккея. Меня никогда не забывал, самое лучшее отношение всегда с его стороны ощущал…

Затем был Тазов Вячеслав Леонидович. Александр Петрович Черепанов, играл одно время вместе с Локтевым и Александровым. Валя Сенюшкин, Елизаров Владимир Николаевич, Володя Брунов – он у меня командиром взвода даже был: как-никак, структура-то у нас была армейская, – чуть даже восхищенно говорит Гусев. – Вся штука в том, что люди заканчивали выступать, а ведь были офицерами, вот их и пристраивали. Ну, разумеется, по спортивной части и предрасположенности к тренерской работе. Вон сколько народу получается, и все – золотые люди. У Елизарова, например, я играл сезон в новосибирском СКА вместе с Юркой Шаталовым. Туда меня Тарасов отправил в 1966 году на стажировку, а Владимир Николаевич там главным тренером был. Я, видишь, все стажировался, – смеется Гусев. – Но не напрасно, не напрасно».

«МЫ БИЛИСЬ ЗА ПОБЕДЫ»

За Гусевым прочно закрепилась в годы его наивысшего подъема слава защитника жесткого, непримиримого. Тогда еще не было в нашем хоккее такой языковой экспансии, как ныне. Но если по-канадски, то был Гусев самым настоящим «тафгаем». Он обладал отличной скоростью, был резок и лишен напрочь чувства страха, охотно шел в силовую борьбу. Но, будучи очень жестким, Александр еще был и игровиком. Мог и любил подключаться в атаки и своим мощным броском не раз посылал шайбы в ворота соперника.

– Было, Саша?
– Ну, было, Николаич, немножко было. И дрался, тоже бывало. А как иначе? Хоккей игра жестокая, в ней ведь тоже надо место под солнцем отвоевывать. И зубы летели на лед, и ключицы выскакивали, и суставы коленные. Все было... Тарасов стоит и командует: «Пожестче, пожестче». А когда переборщишь, буркнет, хмурясь: «Ну что ж ты делаешь?»
«Я никак не могу поверить этим разговорам о жесткости Саши, – включается в разговор супруга Гусева Нина. Мне говорят: «Твой такого-то калекой сделал». «Кто, Саша?! Да этого не может быть!» «Было, было – вновь повторяет Гусев.

– Ну, калекой – не калекой, а бывало всякое. Мы ж, Николаич, бились за выигрыш и в ЦСКА, и в сборной. Других задач не стояло. Вон Валерка Васильев, тоже не ангел был. А когда себя поставишь соответствующим образом, то уже и уважают, и лишний раз не заденут».

Гусевская жесткость. Она помогала в мачтах с канадцами «держать марку», Гусев был из тех, кто мог дать острастку и постоять за себя. Хотя с другой стороны, те поколения советских игроков не были приучены к мордобою на площадке. Так не было принято. Играли в другой хоккей – скоростной, комбинационный, хотя, разумеется, и жесткий. Но кулаками размахивать на виду у публики – это было редчайшее явление. Поэтому-то, быть может, и запомнились всей планете игры сборной СССР со сборными Канады и ВХА, что показали: нет, можно играть, да еще как играть, без грязи. Уверен: и наши могли ввязаться в кулачный бой, все были ребята не промах. Ну и что бы тогда вышло? Под угрозой оказалась бы вся серия. А так мировой хоккей получил новое ускорение, открылись новые горизонты. «А вообще-то, – говорит Гусев, – серию выиграл тот, кому это было больше нужно. Да у канадцев самолет взорвали бы, на котором они из Москвы летели домой, если бы они проиграли.

А не взорвали бы самолет, так их по прилете бы поубивали. Мы им проиграли в последнем московском матче и тем самым спасли их от полного позора. Матчи были жесткие, мы играли за Советский Союз, честно, от сердца играли. В нас кураж был. А ведь канадцы действовали грубовато и нас отоваривали будь здоров. Рта не разевай. Со стороны это не так заметно, а на площадке... Вот я слышал, что канадцы признали ту серию среди пятерки самых значимых событий ХХ века. А в том веке-то были и первый полет человека в космос, и две мировые войны... И мы тут. Чудно даже как-то».

«Я вообще-то чисто в обороне не очень любил играть, – признается Александр. – А вот начать атаку, подключиться, сделать хорошую передачу, бросить точно и сильно – это было моё. Мы с Валеркой Васильевым играли в паре, он мне говорит: «Гусь, ты давай чешских нападающих на меня гони! Я их буду принимать, а ты в это время – шайбу подбирать». Ну давай. Раз принял, второй. Только я смотрю, коньки нападающих свистят возле моей головы, когда их Васильев принимает, и они на уши становятся. «Валер, – говорю Васильеву, – ну тебя с такой тактикой, если не их убьешь, так меня». Пятерка наша в сборной была – что надо: мы с Валеркой в защите и Михайлов – Петров – Харламов – впереди».

ЧИСТАЯ ДУША

Помнит Гусев и первый матч в основе ЦСКА. «Год уже не помню. Вроде бы – 1965-й. Но дебют мой пришелся на матч с московским «Динамо». Тарасов говорит перед игрой: «Саша, готовься». Сижу, готовлюсь. Первый период проходит, второй, третий, а я все готовлюсь. Вдруг Тарасов произносит незадолго до конца, когда было уж ясно, что матч выигран: «Молодой человек, сейчас выходите». У меня сердце, как воробей, затрепетало, разволновался. Первый матч – не шутка.

Что касается памятных шайб… Было это на турнире «Приз «Известий», играли мы со шведами, и я им последний гол забил. Мне даже после той игры радиоприемничек сувенирный такой вручили. А еще одна – когда я за «молодежку» в паре с Колей Васильевым выступал. Играли с канадцами в «Лужниках», и я гол забил. Помнится гол, забитый Чиверсу в 1974 году во время серии СССР – ВХА. Встреча была очень тяжелой, мы проигрывали, но сравняли. Борис Павлович Кулагин мне и говорит: «Ну, спасибо, Саша, ты нам сто долларов заработал».

– То есть?
– А система оплаты такой была: выигрыш – 200 долларов, ничья – 100 долларов. За ту серию, если память не изменяет, заплатили каждому по 500 долларов. А отовариваться времени-то не было даже. Если за 12 дней турне надо сыграть 10 матчей, что ж тут купишь-то? Да и деньги давали уже под самый конец. Ну, побежишь к евреям, что-то приобретешь. Их «точки» и в Монреале, и в Нью-Йорке, и в других городах мы знали. Подарки всем нужны. Жене, матери – особо. О себе и не думаешь.

Это тоже исключительно гусевская черта – не думать о себе. Я позвонил в свое время Гусеву, когда писал книгу о «Химике» и Н.С.Эпштейне. Мне еще сам Семёныч как-то сказал: «Люблю Сашку Гусева, душа у него чистая». А Эпштейн тренировал команду ветеранов «Русское золото», где играл и Гусев. «Хорошо, приезжай ко мне. Только учти, я ни о ком плохо говорить не буду».

После этой фразы проникся я к Гусеву хорошими чувствами. Раскрылись мне некоторые черты его подлинно русского, мужского характера: отсутствие желания заниматься дрязгами, сплетнями, перемыванием былого. И такого чувства, как зависть, разъедающая людское естество, у Гусева в характере тоже нет. «Николаич, – скажет иной раз, – да чего там чужие деньги считать?! Какое мне до них дело. Сумел кто-то хорошо устроиться, ну и лады. Счастливого плавания, как говорится. А мне и своего пока хватает. Вот такие дела».

Благодаря Гусеву я побывал в гостях у знаменитого доктора сборной СССР Олега Марковича Белаковского, которого со знаменитым защитником связывают добрые отношения. «У меня с Сашей никаких проблем никогда не существовало, за исключением только «керосина», – честно сказал Белаковский в присутствии самого «героя». Было это, как сейчас помню, в 1975 году, попался Саша по пьяному делу. Устроили, как водится, собрание решать, что делать. Это при том, что совсем ничего осталось до мирового чемпионата, а защитник-то экстракласса! И тут встает Валерка Харламов и говорит: Я думаю, надо простить Сашу, с ним ведь можно в разведку ходить».

Вот это оценка! И она точно характеризует натуру Гусева, истоки которой – во всем прошлом Руси: «Жизнь отдам за други своя», «Сам погибай, а товарища выручай». Это – про Гусева.

РЕЖИМ

А пьяное дело… Что ж, много слухов ходит о «подвигах» на этом поприще знаменитых спортсменов прошлых лет. Не всё в этих слухах – выдумка. И Гусев пай-мальчиком никогда не был. Но уж отрабатывал после провинности за двоих, до седьмого пота. И тем самым, кстати, сократил свой хоккейный век.

Иной раз задумаешься: а отчего спортивных звезд прошлых, советских лет тянуло на выпивку? А вот возьмем хоккеистов. Сезон начинается рано осенью, а заканчивается ближе к лету будущего года. Все это время – постоянные сборы, игры, перелеты, международные матчи, Олимпиады, мировые первенства. Дома бывать удается очень редко. А травмы, да какие серьезные! При таком режиме даже мужественные бойцы – мастера шайбы – испытывают большие физические и нервно-психологические перегрузки. «Да что говорить, – восклицает Нина Гусева. – Мы с Сашей поженились, а фактически вместе и не жили – все сборы да игры. Иной раз их отпускали после игры переночевать дома, особенно если выигрывали.

Я поэтому болела за ЦСКА всей душой. А травмы? Помню, сломал Саша в матче с чехами руку – открытый перелом. Заживление шло тяжело, долго. И после этого он в первом же матче на эту самую руку падает. Он-то и не пикнул, характер в этом смысле железный. Но сами подумайте – какая это боль. А когда ребра сломаны? Не говоря уж о всяких мелких ссадинах и ушибах. И так из года в год».

Да, действительно. А как сбрасывать нервное напряжение? В Большой театр всю команду не поведешь строем, да едва ли от такого посещения, даже если его организовать, толк будет. Вот и выходило, что только свободное время выпадало, можно было пойти куда-то в ресторан или кафе и, что называется, расслабиться.

ТИХОНОВ

«Так что во время чемпионатов мы практически не общались, – продолжает Нина Гусева. – Так: встретились – разбежались. Повидались, поцеловались – и в разные стороны. А вот уж когда Саша переехал в Ленинград, сначала играл за СКА, потом учился в Военном институте физической культуры, то мы шесть лет жили вместе и, по сути, узнавали друг друга, притирались характерами. Вот в этот период появились сложности».

В ленинградский СКА Гусев попал в 1978 году. Там что получилось-то. На мировом первенстве 1977 года в Вене сильнейшая по составу сборная СССР уступила в двух матчах шведам. В результате Кулагина от должности главного тренера сборной отстранили, к руководству ЦСКА и сборной пришёл Виктор Васильевич Тихонов, и началась, без преувеличения, его эпоха в отечественном хоккее. И состав он подбирал под свое видение игры, под свои взгляды.

 Поэтому достаточно быстро целый ряд хоккейных армейских асов оказался вне ЦСКА и сборной. В их числе был и Гусев. Думаю, что по классу он еще мог бы поиграть и там, и там. Пару лет как минимум. Но у Тихонова были свои резоны... В результате номер 2 перешел к молодому Вячеславу Фетисову, и на мировом первенстве 1978 года тот показал просто блестящую игру, на долгие годы став бессменным лидером обороны и армейского клуба, и сборной страны. Ее капитаном.

Припоминает Александр Владимирович один эпизод: «Возвращались мы в 1976 с первого розыгрыша Кубка Канады. У нас туда летала экспериментальная сборная во главе с Тихоновым, а помогали ему Майоров и Черенков. Заняли там третье место. Лететь долго и скучно – десять часов. Ну, мы выпили, конечно. Сидим, базарим потихоньку. Подходит Тихонов: «Совесть-то у вас есть, что вы тут развели…» А я возьми ему и брякни: «У нас, Виктор Васильевич, совести больше, чем у вас всех вместе взятых». Может, и затаил Виктор Васильевич что-то против меня после этого, а может, и нет, ерунда всё это. А только в 1978 году он меня из команды и сборной убрал».

Мне лично кажется, что в гусевской натуре живет искра некой вольности, некой мужской упёртости: сдвинет брови, нахмурится, и что ты ему ни толкуй, а он все равно в результате сделает по-своему, пусть даже потом и будет переживать. Тоже – национальная черта.

Но Гусев обиды за это на Тихонова не держит – тоже ведь чисто русская черта характера. Для него Тарасов – навсегда тренер номер один. Но и высочайший тренерский авторитет Тихонова он под сомнение не ставит. «А как же – ведь это он лучшее звено мирового хоккея 1980-х годов скомпоновал. На игру в четыре пятерки перешел. Сколько было тогда скептиков, а сейчас весь мир так играет. Тут и слов нет, Тихонов – тренер большой».

Поиграл в ленинградском СКА Гусев недолго – год. Институт закончил – получил диплом о высшем образовании, звание – майор. «У меня ведь два высших образования, я и тренер высшей квалификации, и могу батальоном командовать. Если позволят, конечно», – благоразумно усмехается Гусев.

Сейчас живет Гусев с супругой и ласковой собачонкой из породы цвергшнауцер по кличке Соня. Умилительно смотреть, как она ластится к высоченному Гусеву, слывшему когда-то грозой нападающих. Но собаки – в этом я твердо убежден – могут быть расположены только к хорошему человеку.