Лутченко: забыть невозможно!

В Минске во время юношеского чемпионата мира по хоккею встретились участники легендарной суперсерии 1972 года Канада — СССР Ги Лапойнт и Владимир Лутченко.

Канада в шоке

-- Суперсерия для меня — самое яркое событие после Олимпийских игр. Это было впервые и как-то неожиданно. Наш хоккей считался любительским. Профессиональный мы видели во время турне по Америке и Канаде. А наш народ-то его не видел. У канадцев был ореол сильнейших. Общественное мнение: НХЛ — это все! Хоккейные боги! Перед отъездом в Канаду нам показали видеофильм о финальной серии плей-офф — красивые комбинации, скорости, силовые приемы, броски — супер!

-- Было немного жутковато?
--  Ну, не жутковато, а волнение-то было. Как до первой шайбы дотронулся, появляется уверенность, спокойствие. Это же ответственность за себя, за команду, а в то время — и за наших болельщиков, за страну. Это не громкие слова: болеют твои близкие, родные, друзья. Если бы не сыграли как надо, как людям в глаза смотреть?!

Начали готовиться к этой серии, провели несколько спаррингов. Вместе с нами в Монреаль летели канадские журналисты, которые специально смотрели наши товарищеские матчи. Они нас предупредили: “С профи невозможно играть, вы ни разу не победите, вам десяток шайб отвезут — и все!”

Один журналист написал: мол, если русские хотя бы одну игру выиграют, я съем эту статью. Он слово сдержал, собрал нас в гостинице в Торонто, пригласил фотожурналистов, принес газету, напиток. Славка Анисин помогал ему рвать на кусочки...

Еще важный момент. Как приехали, у нас собрание было. Ясно, что надо выигрывать. Но со стороны тренеров Боброва и Кулагина в тот раз не было жесткой накачки, наоборот, так осторожно: надо хорошо сыграть. Еще Борис Павлович нас успокаивал: с ними можно бороться — я видел их тренировки.

Нам дали пять дней на акклиматизацию. Мы и канадцы тренировались на разных катках, поэтому ни одной их тренировки не видели. Только перед игрой приехали и застали их на льду минут 15 — они индивидуально катались.

Помню, как выходили на разминку Фил Эспозито, братья Маховличи: с таким настроем, катались на высокой скорости, кажется, искры летели! Они демонстрировали свою мощь.

-- Немножко поджилки тряслись?
-- Нервозное состояние было. Начали первую игру, монреальский 20-тысячный “Форум” забит до отказа, крик стоял такой, что мы не слышали друг друга. Обстановка незнакомая, все красочно, премьер Канады Трюдо приехал… Профи сразу забили нам — одну, вторую, ощущение было, что правда десяток накидают.

-- В паре играли с Рагулиным?
-- Да, с Александром Палычем. Но первые десять минут сидел на скамейке. Вышел при счете 0:2. И тут Борис Михайлов молодец: “Ребята, вы что?! Мы же русские, на нас смотрит весь Союз!” Это стало толчком, мы как-то собрались, переломили, накидали им — 7:3! Игра прошла как-то быстро, незаметно. Запомнилось: финальный свисток — и тишина, гробовая тишина! Обычно после игры — рукопожатия, а тут канадцы сразу рванули в раздевалку. Для них это был шок!

-- А потом?
-- После матча летели обычным рейсом Монреаль — Торонто. Входим в самолет последними. Вдруг все пассажиры встали и долго нам аплодировали, как в театре. Такое забыть невозможно!

В Торонто уже накачка: задача — выиграть. И понеслось. В Канаде никто нас не дергал, и мы здорово сыграли — две победы, ничья и поражение. А в Москве у нас много лишнего было: каждый день собрание, руководство вмешивалось, из ЦК инструкторы приходили. Состав начали менять...

-- На тренеров давили?
-- Нет, они, наверное, сами его тасовали. У нас не было ни одного звена постоянного. Только я в паре с Ляпкиным отыграл все домашние матчи. Даже в тройку Михайлов — Петров — Харламов ставили то Блинова, то Мишакова, то Анисина. К Шадрину и Якушеву вместо Зимина подключали других ребят. И в душе, наверное, каждый думал: в Москве уж мы точно выиграем. Тем более что площадка больше, как мы привыкли.

Ажиотаж вокруг матчей был большой, билеты не продавались, а раздавались по организациям. И нам было много звонков по поводу билетов. Все это отвлекало, не давало сконцентрироваться на игре. Нас не хватило чисто психологически. В каждом матче вели в счете, но удержали победу только в первом поединке. Остальные три проиграли с разницей в одну шайбу.

— И каждый раз палочкой-выручалочкой канадцев был Пол Хендерсон, которого не считали игроком первого плана.
— Но по итогам серии он завоевал самые большие симпатии. Даже когда мы встречались на тридцатилетие суперсерии, Хендерсон был номер один.

— Тогда много говорили о грубости канадцев...
— У них стиль такой силовой, североамериканский. Да, были эпизоды грубости, но это нормально, это в крови у них. В сравнении с нынешним тот хоккей был чистым. Сейчас в НХЛ много жестокости и грязи. С другой стороны, они позаимствовали лучшие черты нашего хоккея, а мы набрали много негатива.

— Может, потому российский хоккей и сдал позиции, что козыри утрачены?
— Появились большие деньги, в Суперлиге стало много иностранцев, но, к сожалению, мало наших ярких игроков. Возможно, это зависит от тренерского состава: меньше рискуют, действуют упрощенно — лишь бы не проиграть. У наставников нет возможности экспериментировать, они боятся ставить молодых. Короче, сейчас на первом месте результат. Это мое мнение. Почему раньше таланты росли? Тренеры индивидуально с ними работали. Тот же Тарасов с нами оставался дополнительно — трудились на земле и на льду. Сколько с Третьяком он занимался! Индивидуальной работы было очень много.

— Канадский голкипер Кен Драйден в своей книге о суперсерии-72 восторженно отзывается о Третьяке, хотя мне кажется, что Владислав позже играл более зрело.
— Я с вами согласен. Последние годы он играл очень сильно. Канадцы с уважением относились и относятся к советскому, российскому хоккею. Именно суперсерия-72 дала мощный толчок развитию нашей игры, после этого в НХЛ появились шведы, чехи, финны.

— А у вас были предложения от клубов НХЛ?
— Мы в те годы об этом и не думали. Сами знаете, в какой жили стране. Возможности уехать в НХЛ не было. А так, как уехал Могильный — не увидишь ни родных, ни близких, никого. Ради денег этих… Мы по-другому были воспитаны.

Парень из Раменского

-- За одиннадцать чемпионатов мира и две Олимпиады вы отсидели на скамейке штрафников лишь 58 минут...
-- Ответственность огромная была, больше думали о команде, чем о себе. Приходилось терпеть, а как иначе. Хотя играли жестко.

-- У вас было много партнеров — Рагулин, Кузькин…
-- С Ромишевским играл, с Гусевым, Цыганковым, Валерой Васильевым. Даже с Брежневым Владимиром Матвеевичем. А начинал в 17 лет в пятерке с легендарными форвардами Альметовым, Локтевым, Александровым. У Вити Кузькина что-то случилось, и в Москву пришла телеграмма: срочно вылететь в Новосибирск. Первый раз на самолете летел, первая игра — и рядом с великими. Это было 8 ноября 1966 года. Играли на открытом катке с “Сибирью”. С того раза я и закрепился в основном составе ЦСКА на 15 лет.

-- Вы — воспитанник армейской школы?
-- Да. Сам я из Раменского. В 13-14 лет уже играл за “Сатурн” на первенство области с 18-летними ребятами. Я был высоким, с тех пор вырос всего на 1 сантиметр. В баскетболе был центровым, в футболе — центральным защитником.

Раменское — город небольшой, деревенского типа. Три дома каменных стояло. Я прямо с крыльца на коньках выезжал — по лужам на озеро. Отец нас бросил, когда мне было лет семь. Мать целый день на заводе. Тяжелое было время в материальном плане. Может, это и подстегивало мое стремление выбиться в люди. Мать, глядя на мои фингалы, огорчалась: “Зачем тебе хоккей, лучше бы пошел на завод работать”.

Отправной точкой для меня стал чемпионат мира 1963 года. У нас на всю улицу было два-три телевизора. КВН назывались, с линзами и дистиллированной водой. Как раз наши выиграли, и у меня цель появилась — попасть в большой хоккей. Мы всей улицей болели за “Спартак”, а мой товарищ по баскетбольной команде Юра Ремезов — за ЦСКА. С ним и поехали в Москву записываться. Сначала в баскетбол, но в тот день тренировок не было. Пошли в хоккейную школу ЦСКА. Нас встретил завуч Быстров Юрий Михалыч. (Через много лет я стал начальником этой школы, а Быстров все продолжал работать завучем.) Дали коньки 42-го размера, а у меня 44-й. Потом форму дали — целое событие! Это был 1964-й.

— И через три с половиной года вы вышли в основе ЦСКА?!
— Было большое желание, старался на тренировках, два с половиной часа на электричке и метро для меня проходили, как десять минут. В объединенной команде 1948-1949 годов рождения вместе со мной на первенство Союза играли Юра Блинов, Валера Харламов, Саша Смолин (он так и не заиграл по-настоящему), Миша Алексеенко — мы с ним в паре играли, потом он выступал за “Динамо”. Одновременно выступал за юношей, за молодежь и за мастеров. Тарасов не был сторонником, чтобы игрок много отдыхал.

Тарасов

— Тренировки Тарасова до сих пор вызывают интерес…
— Главная их особенность — максимальная приближенность к игровым условиям. Работа с железом — в движении, упражнения на ловкость — с тяжестями. Он на тебя смотрит минуту, две — ты должен делать, отвернулся — пауза. Главное — заставлял думать. Давал задание: делать не прямолинейно, а похитрее. Так он развивал наше игровое мышление. Матч плохо сыграешь — вызывает на персональный разбор: “Как думаешь, что сделал не так?” Выслушает, а потом дает задание: “Завтра придешь утром с новым упражнением для этого момента”. Ребята идут гулять, а ты ходишь и мучаешься: что бы такое сотворить оригинальное — с финтами, кульбитами, прыжками.

— Но, говорят, Тарасов был грубым и жестоким...
— Оскорбления — пожалуй, нет, но он мог посадить на гауптвахту, если кто-то провинился, нарушил режим. Это в порядке вещей было, команда все-таки армейская.

— Вы ее тоже опробовали?
— Как-то раз взыграло самолюбие, ответил ему резко, и он мне лупанул пять суток. Трое суток я отсидел, как раз была игра со “Спартаком”, он меня вызывает: “Ну что, понял?” — “Понял, виноват”. — “Ты радуйся, когда тебя ругают. Вот перестану ругать, тогда ты как игрок кончился”. Великий тренер и педагог. Я считаю, он сделал наш хоккей сильнейшим в мире.

— Как делились роли в дуэте Чернышев — Тарасов?
— Чернышев уравновешивал горячность Тарасова. Спокойствие Аркадия Иваныча передавалось нам.

— Но в чемпионате страны они были соперниками…
— Важно было, что каждая команда имела свое лицо. ЦСКА — агрессивный стиль, “Динамо” — игровая дисциплина, “Спартак” — демократичный, комбинационный стиль, “Химик” — игра от обороны... Матчи лидеров превращались в яркое событие.

— В 1969 году в таком матче Тарасов остановил игру минут на сорок…
— На том матче присутствовал Леонид Ильич Брежнев, он болел за ЦСКА. Оставалась секунда, мы забили гол, но его почему-то не засчитали. И Тарасов увел команду в раздевалку. За это с него сняли звание заслуженного тренера СССР. Но после победы на чемпионате мира вернули.

— Тот чемпионат для сборной СССР и вас получился знаковым.
— Верно. Дебютировали сразу семеро: Михайлов, Петров, Харламов, Мальцев, Поладьев, Пучков и я. Впервые играли в два круга и оба раза уступили чехам. Это был отголосок политических событий тех лет. Нас предупреждали, чтобы мы не поддавались на провокации, не дай бог — зацепить или ударить. Хотя чехи вели себя по-хамски: плевали в спину, Голонка, забив гол, клюшкой имитировал расстрел ворот... Неприятно об этом вспоминать. Но были у них и нормальные ребята, которые вели себя корректно.

— Когда вы пришли в сборную, в ней было деление на “дедов” и “салаг”?
— Наоборот. Это тоже заслуга Тарасова: он наладил преемственность. Анатолий Владимирович к новичкам прикреплял корифеев: мне помогал Рагулин, Викулову и Полупанову — Фирсов, Петрову и Харламову — Вениамин Александров. Не было антагонизма между стариками и молодыми.

— Перед пражским чемпионатом мира-72 Чернышева и Тарасова внезапно заменили Бобров и Кулагин — загадка?
— Тогда впервые в один сезон раздельно проходили Олимпийские игры и чемпионат мира. До 1972 года олимпийские чемпионы получали и титулы чемпионов мира. Заявление было типа такого: мол, устали, надо отдохнуть.

— Но чем-то оно было вызвано?
— Все-таки пик формы подводили к Олимпиаде, а играть после этого в Праге тяжело. Не знаю, как судить…

— Но ведь надо было как-то сказать об этом хоккеистам.
— А зачем? Это они с руководством решали.

Бобров и Кулагин

— Как команда восприняла новых тренеров? Бобров был не менее крут, чем Тарасов?
— Нет, он более демократичный, ребят любил очень. Мы, игроки, и я сам к нему с уважением большим — как к великому хоккеисту и сильному тренеру. Это же не просто вырвать у ЦСКА союзное золото. И чемпионаты мира с ним выигрывали три года подряд…

— Питерский журналист Семен Вайханский в “Золотой книге сборной СССР” пишет, что Боброва сняли после выигрыша чемпионата мира-74 в Тампере якобы из-за того, что на приеме, приняв изрядную дозу спиртного, он далеко отправил советского посла в Финляндии.
— Сняли его больше за то, что первую игру чехам крупно проиграли — 2:7. Из-за нашей недисциплинированности — грубили, часто играли в меньшинстве. Наверху, знаете, как это оценивалось, тем более с Чехословакией в то время. Во втором круге мы взяли реванш 4:2. А банкет есть банкет. Там многое разрешалось.

— Боброва сменил на посту старшего тренера сборной СССР Кулагин, ваш бывший тренер в ЦСКА.
— Он “цээсковского” направления, тарасовского. Борис Палыч много лет был помощником Анатолия Владимировича в ЦСКА.

— Тоже жесткий наставник?
— Ну, мягче, конечно. Жестче Тарасова не было.

— А Тихонов?
— Он только на площадке, а Тарасов и в жизни строгий был. Вроде и не грубил, но как скажет жестко, все знали: так и будет.

— Кулагина сняли после двух подряд неудач на чемпионатах мира — в 1976 и 1977 годах.
— Два таких турнира, как Олимпиада и чемпионат мира, выиграть очень сложно. Вся подготовка была нацелена на то, чтобы достичь пика к Олимпийским играм. Нам постоянно повторяли на собраниях: сколько бы медалей ни взяли лыжники, биатлонисты, конькобежцы, если мы проиграем хоккейное золото, для Советского Союза это будут неудачные Игры. После Олимпиады-76 у нас из-за травм вылетели из состава многие — Петров, Мальцев, Гусев... В воротах Сашка Сидельников стоял неудачно. Но мы никогда не винили вратарей. Если голкипер пропустил, значит, защитник дал бросить. Тарасов всегда спрашивал: “Почему дал бросить?” Вратари у нас на особом счету были.

— Как вы переживали смену тренеров?
— Мне труднее было пережить, когда друзья заканчивали играть. Это было болезненно. А тренеры? Меня удивляет, когда игрок в интервью рассказывает, что у него не сложились отношения с тренером. Не может такого быть. Что он тебе, друг, что-ли? Если ты хорошо выполняешь свою работу, тебя ставят в состав, плохо — на лавке сидишь. Поэтому я, сравнивая тренеров, смотрю, кто больше дал как наставник. Мне лично — Тарасов, Кулагин и Локтев. Константин Борисович говорил: “Володя, хватит гвозди забивать в борты. Думай, ты должен предвидеть ситуацию”.

О друзьях и соперниках

— Со времени гибели Валерия Харламова прошло больше 20 лет. Что он был за человек?
— Мы учились с ним в хоккейной школе, вместе ездили отдыхать. Темпераментный, сказывалось, что мать была испанкой. Хороший друг, общительный, веселый парень. Только однажды я видел его грустным: когда его не взяли в сборную, отправлявшуюся в Канаду. Я уже закончил играть, а он незадолго до того был признан лучшим в финальном турнире Кубка чемпионов. Вскоре Валера погиб.

— За два десятка лет в сборной СССР было всего два основных голкипера. Много лет стоял Виктор Коноваленко, затем в 1970-м его сменил Владислав Третьяк...
— Это в НХЛ голкиперы сменяют друг друга чуть не в каждом матче. У нас основного вратаря вытеснить было сложно. Сидельников неплохой был вратарь, играющий, мне очень нравился. Тыжных тоже подавал надежды, но в сборной так и оставался вторым. Здесь уж так: нишу занял — и все!

— Кто из форвардов был самым неудобным соперником?
— Чехи, к ним трудно было приспособиться — от обороны играли. Они своеобразные хоккеисты, комбинационные, думающие, пас у них особенный. Против канадцев действовать легче, те уповали на силу. Но против Фила Эспозито тяжело было: если он стал на “пятачке” — толкай не толкай, чуть внимание потерял — все, шайба в воротах. Я пытался ему мешать, из-за меня забили несколько шайб. В районе ворот канадцы сильны были.

— А шведская школа?
— Они техничные, но более мягкие. Шведов мы продавливали. Финны не особо нас напрягали. Мы один раз им проиграли на призе “Известий”, случайно как-то. Хотя физически они были сильно подготовлены.

— А из наших кто осложнял вам жизнь на льду?
— Сложно было играть против Бориса Майорова, Старшинова, Зимина, Якушева, Шадрина, против Сашки Мальцева трудно приходилось, против тройки Анисин — Бодунов — Лебедев. Это все игроки техничные, комбинационного плана. Наш хоккей прежде тем и отличался.

— По итогам суперсерий 1972 и 1974 годов самыми результативными были спартаковцы Александр Якушев и Владимир Шадрин, за которыми следовали Харламов, Петров, Михайлов. На чемпионатах мира было наоборот…
— Харламов в 1972-м выглядел ярче. Он взрывной, все время в движении, непредсказуемый. А у Якушева длинная обводка, монотонная манера. Он больше своими габаритами брал. У него был и Володька Шадрин, распасовщик сильный.

— А главная армейская тройка?
— Она была сильна взаимозаменяемостью. Допустим, когда Харламов оставался последним, бежал назад, хотя игрок выдающийся, исполнял роль центрального. Я же, помню, подключался в атаку, не боясь провалиться, знал, что ребята подстрахуют. Это был тотальный хоккей типа тотального футбола в исполнении сборной Голландии. Сейчас в НХЛ так играют многие. У нас это было уже тогда.

Проза жизни

— Как вас поощряли за победы на чемионатах мира?
— Награждали орденами, медалями. Были премии, но не такие значительные.

— За победу на чемпионате мира тысячу рублей давали?
— Тысячу двести.

— А квартиры?
— Если один ребенок в семье, давали двухкомнатную, два — трехкомнатную. И то сложно было получить в престижном районе. Все подписывалось “в верхах”. Но значительно быстрее, чем остальным гражданам.

— Машины?
— Некоторые думают, что нам они доставались бесплатно. Платно, просто вне очереди. Точнее, у нас была своя очередь. Я вообще не люблю о деньгах говорить. Стимулы были другие. Внимание большое к хоккею. Народ узнавал на улицах, мы на виду были. Поэтому вопрос о деньгах не стоял. Зато если мы проигрывали... Народ-то у нас простой, никто перед нами не заискивал: “Почему продули? Мы за вас болели, всю ночь не спали, а вы!”

Когда мы проиграли в 1977 году в Вене, я к матери в Раменское заезжал окольными путями, ночью, чтобы никому не попасться на глаза. Месяц там не появлялся, пока все не успокоилось. Вот такая была мотивация. А какие деньги платили, это уже второе, как получится.

О себе

— Ваши сильные стороны как игрока?
— Я ответственным был, действовал в зависимости от ситуации. Сейчас есть деление на атакующих и оборонительных защитников. С Михайловым, Петровым и Харламовым много забивал, с другой тройкой больше защищался.

— Вы работали в Канаде?
— В Америке, тренером в хоккейной школе под Бостоном. Перед этим последний год работал в “Спартаке”, в фарм-клубе. У нас хороший спонсор был, но случился дефолт, и стало понятно, что финансовых условий для подъема команды нет. А тут как раз один наш соотечественник построил под Бостоном каток и пригласил меня туда. Четыре года там трудился. Кстати, вместе с Джимом Крэйгом, вратарем олимпийской сборной США, обыгравшей сборную СССР на Играх в Лейк-Плэсиде. Крэйг здорово мне помог в плане адаптации, общения, обретения языковых навыков.

— Эти четыре года были интересными?
— Скучновато для нас: другая страна, хотя, не скрою, была возможность нормально пожить. Вернулись в сентябре. Вскоре поступило предложение из “Нью-Йорк Рейнджерс” стать скаутом, сразу же согласился.

— Какова ваша задача здесь, в Минске?
— Я работаю в первую очередь по России. Но когда встречаюсь с коллегами, обсуждаем каждого заметного игрока из любой команды. Это прогнозирование на перспективу: будет парень играть или нет. Кроме меня, на “Рейнджерс” трудятся скауты из Словакии и Швеции. Надо много анализировать, думать... Карьера игрока зависит не только от скоростно-силовых качеств, но и от характера, желания прогрессировать, от умения контактировать с партнерами. Целая система исследований, в которую входят интервью с игроком, оценка его школьной успеваемости и так далее.

— Каково в Северной Америке отношение к русским хоккейным специалистам?
— В этом плане никаких проблем не было, даже наоборот. Я постоянно общался с родителями ребят, они со мной советовались. Отношение во многом от работы зависит, там тоже судят по результату.

— Как вы поддерживаете физическую форму?
— Будучи в Северной Америке, играл в хоккей, ходил в тренажерный зал. И сейчас играю за ветеранов. Психологически ощущаешь себя по-другому — с ребятами встречаешься, общаешься! Вот сейчас этим турниром занимаюсь и по-другому себя чувствую — вялость, нет прежней энергетики, психологическая загрузка. Приходится много сидеть, разбираться с бумагами. Надо двигаться, возраст-то рискованный. Сумасшедшие нагрузки большого хоккея даром не проходят.