Шталенков: Я не умею строить счастье на чужих костях

Не знал Шталенков и не мог знать, что вернется из Америки в Россию и вдруг присядет здесь на банку.

Не знал Шталенков и не мог знать, что вернется из Америки в Россию и вдруг присядет здесь на банку. Спасибо тольяттинской «Ладе», умелым рукам ее нападающих. Неделю назад они трижды продырявили его ворота в «Лужниках». Последняя шайба, самая вредная, издевательски юркнула в сетку у него между щитков. Билялетдинов даже сплюнул в сердцах.

Отрывисто крикнул что-то запасному голкиперу Олегу Шевцову. Тот сразу встал и начал разминаться, усердно приседая в шпагате. Впереди еще был целый период, но уже без Шталенкова. Дальше — больше. Через день в игре с уфимским «Салаватом Юлаевым» он на льду вообще не появился.

Вчерашний энхаэловец, за восемь лет избороздивший вдоль и поперек звездные трассы самой разудалой в мире лиги, лучший, кстати, ее игрок октября 99-го, томился теперь за бортиком и сквозь исцарапанный плексиглас наблюдал, как его «Динамо», тужась, выцарапывало ничью под хлипкие ахиохи неприлично «плешивых» трибун. Не «катит» в этом сезоне команда, и болельщицкая тропка в «Лужники» потихоньку начинает зарастать. Да и сам Шталенков отвык, поди, играть в таком тщедушном антураже. За океаном — что ни матч, то аншлаг, правда, и хоккей там чуточку другой… В Штатах у него осталась семья.

Жена. Сынишка десятилетний, который по-английски шпарит лучше, чем по-русски. Домик двухэтажный в вечнозеленом тихом Анахайме. Казалось, что еще было нужно этому человеку, чтобы спокойно встретить неумолимо катящуюся хоккейную «старость»? Ведь Шталенкову уже 35.

Рубеж критический. Самое время крепко подумать о своем житьебытье уже после хоккея. Но вместо этого — рывок через Атлантику, из калифорнийских кущ в студеную Россию, жесткая посадка здесь на банку и вопрос, торчащий в голове кумачовым транспарантом: и зачем Шталенкову это понадобилось — щекотать судьбу на посошок?

— А правда, зачем вам это, Михаил?
— Я и сам не знаю, если честно. Мог бы уже, конечно, закончить и вообще уйти со льда, но пока не решаюсь. Знаю, как тяжело мне будет сделать этот шаг, — он же будет последним. Дальше начнется уже совершенно иная, не хоккейная жизнь. И потом, не хочется уходить вот так, с бухты-барахты, одним махом обрубив все концы. Так вообще-то не делается.
Лучше, когда ты заранее решишь: этот сезон доиграю, и все — коньки на гвоздь, как говорится.Обычно люди так и делают — с осени еще задают себе «отходную» программу и потом весь сезон ее в себе аккумулируют. Морально готовят себя к заслуженной пенсии. И созревают, как раз к весне, когда заканчивается чемпионат. Я? Да у меня и мыслей таких не было. Я, наоборот, надеялся, что у меня еще будет какой-нибудь контракт в НХЛ — на два года, на год, но обязательно будет. Надежда эта жила во мне где-то до середины октября, пока мне окончательно не стало ясно, что стоящей весточки из-за океана мне уже не дождаться, а вот сезон можно вообще потерять.

— Поняли и тут же согласились на динамовский вариант?
— С руководством клуба у меня еще перед сезоном был уговор: если с НХЛ ничего не выгорит, я буду ваш. И еще в сентябре начал тренироваться здесь с Владимиром Мышкиным… Никому ничего я здесь доказывать не собираюсь. Все, что я хочу: продлить, насколько получится, свою хоккейную биографию.

— А деньги как же? Скажем, гденибудь в провинции, где в изобилии пасутся тучные клубы-олигархи, вам бы наверняка предложили условия куда щедрее, чем в «Динамо».
— Думаете, я бы их принял? Вряд ли. Сказать по правде, после восьми лет, проведенных в Америке и немного в Канаде, тяжело представить себя живущим, даже пусть временно, где-то в российской глубинке. В принципе, мне и в «Динамо» условия создали вполне подходящие. Я в каком-то долгу перед клубом. И надеюсь, что смогу его вернуть — хорошей игрой.

— Но настроение у вас, чувствуется, не очень?
— Так себе, если честно. Пока я недоволен здесь своей игрой.

— А почему? Что не получается? В конце концов, вы же вернулись не куда-нибудь, а в родной динамовский дом.
— Дом-то, конечно, родной, но только игра здесь иная, не та, к которой я привык за последние годы. Может, в этом все дело. А быть может, просто трудно себя как-то заставить немножко, как это было в прежние годы. Да и семьи опять же не хватает. В общем, тут целый клубок разных «если» да «почему». Распутать его нужно время. А у меня его было пока всего ничего. Я ведь до прихода в «Динамо» даже не тренировался.

— А что же вы делали?
— Ничего не делал. Отдыхал с тех самых пор, как «Флорида» вылетела из плей-офф. Пять месяцев, считайте, канули в пустоту. Приходится теперь нагонять…

— Бежать вдогонку за своей же прошлогодней тенью?
— Ну что-то в этом роде.

— За свои восемь лет в НХЛ вы успели сменить четыре клуба. Кроме «Флориды», играли в «Анахайме», «Эдмонтоне», наконец, в «Финиксе». Но ни в одном из этих клубов так и не стали первым номером. Везде были только вторым. За вами даже закрепилась слава лучшего второго вратаря в лиге. Второго, но не первого.
— Почему, хотите узнать? Стабильности, наверное, не хватало, чтобы выбиться в передовики. У меня все шло как бы полосами. То белая, когда ты тащишь, кажется, все, что только можно вытащить, вдохновенный, уверенный, стоишь и сам себе радуешься. Ну все получается! Любое движение — в точку. Нужно упасть — упал. Стоять — стоишь. Вот тогда это работа. Но потом вдруг — как отрежет, и начинается сплошная чернота, как было, скажем, в матче с «Ладой»: все чувства как бы притупляются, и ты уже сам не свой…

— А почему так бывает, вы знаете?
— Чувствовать — чувствую, но объяснить — нет, наверное, не смогу.

— Считается, что второй вратарь, обреченный вечно видеть перед собой чей-то затылок, в душе, помимо своей воли, затылок этот тихо ненавидит. И ждет не дождется, чтобы заклятый конкурент-партнер поскорее сел в лужу. Его неудача — твой шанс проявить себя. А чему вы улыбаетесь?
— Смешно просто. Драматургия, ну прямо, как у Шекспира. Не знаю, правда, от кого вы все это слышали, но знаю точно: это не про меня. Надо быть очень злым человеком, чтобы в душе кликать беду на чью-то голову. А я не злой человек.

— Это хорошо или плохо?
— Иногда, наверное, плохо. Подчас именно злости мне не хватает на льду. Или в жизни. Злости и честолюбия. Зато, сколько себя помню, я никогда никому не завидовал. И тем более не стремился устроить свое счастье на чужих костях, как говорится. А если вдруг случается что-то не так, неудача какая-то, то разборы полетов я всегда начинаю с себя самого.

— Шталенков — мудрый человек?
— Думаю, не очень. Был бы мудрым, тогда бы кое-что в моей хоккейной жизни сложилось, вероятно, иначе.

— Наивный вопрос: у вас есть любимая книжка, которую вы часто перечитываете?
— Книжка? На книжки вообще-то нет времени. Читаю в основном газеты.

— Ну и как — интересно?
— Скорее — однообразно. Газет вроде много, но писать все стараются больше почему-то о плохом.

— Разве в американских газетах о плохом не пишут?
— Почему же? Пишут, конечно, но значительно меньше, чем здесь. Сама жизнь там все-таки иная.

— Откройте секрет: почему весной вы не поехали в Санкт-Петербург на чемпионат мира?
— Да нет тут никакого секрета. Мне предлагали поехать, но я отказался. К началу чемпионата я уже два месяца, как был не у дел. Я и сейчас-то ни в какой форме, а тогда был еще хуже. Какой смысл был ехать?

— Ну теперь-то, зная аховый там результат, можно точно сказать — никакого.
— Я не видел ни одного матча оттуда, но, судя по газетным материалам, вратари там были вообще ни при чем. Если полевые игроки, звезды, не могут забить пару шайб Латвии с Белоруссией — при чем же здесь вратари?

— А сейчас вы в сборную надеетесь попасть?
— Я такой же, как все. Мои прошлые регалии не в счет. Все теперь зависит от моей игры. Буду на уровне, Михайлов, наверное, про меня не забудет. Пригласит. Откликнусь с удовольствием.

— А энхаэловский запал не потеряли? Или уже все — отгорели, и больше вернуться туда не надеетесь?
— Сейчас я уже немного успокоился: что будет — то и будет. Пригласят — хорошо. Не пригласят, ну что же, значит,.. не пригласят.

— Кстати, по дорожке в «Аннахайм», однажды вами проторенной, вскоре намерен отправиться тольяттинец Илья Брызгалов.
— Ну что же, я рад за него, а за одно и за себя. Как-никак, отпахал там пять сезонов подряд. И пусть я был всего лишь вторым вратарем, но какой-то след там все равно оставил. Быть может, они вспомнили, что играл у них когда-то парень из России Майкл Шталенков, звезд с неба он пусть не хватал, но дело свое делал честно, и решили: а почему бы нам не пригласить еще одного русского вратаря...