Проснулся и решил, что поеду на Валаам...

Виталий Прохоров о своих первых шагах в хоккее, ссоре с Бретом Халлом, знаках судьбы и резких сменах жизненных векторов

Нападающий клуба "Легенды хоккея" Виталий Прохоров не только высококлассный хоккеист, но и человек неординарной судьбы. О своих первых шагах в хоккее, ссоре с Бретом Халлом, знаках судьбы и резких сменах жизненных векторов олимпийский чемпион рассказал Allhockey.ru.

Начало

– Давайте начнем с самого начала. Как вы вообще попали в хоккей и в "Спартак"?
– Мой отец тоже был спортсменом. Не профессионалом, а любителем: занимался борьбой в школе лет до восемнадцати, потом пошел в армию. Его любимыми видами спорта были хоккей и футбол. Болел он за команду "Спартак", так что тут уже у меня выбора не было. Кататься на коньках научил меня он. В детстве я занимался не только хоккеем, но тянуло именно к игровым видам. В то время, 70-е годы, у нас был очень популярен хоккей, и отец привел меня в детско-юношескую школу "Спартак" записываться. Подсказывал, чтоб пройти конкурс.

– То есть отец все решил, получается?
– Нет, нельзя сказать, что он меня принуждал к чему-то силой. Он понимал, что мне это нравится, и помогал.

– А какой раньше был конкурс в хоккейной школе?
– Насколько я помню, о наборе писали в газетах. В указанный день приходили детишки. Детей было много, их разбивали на две группы – одна группа в одной стороне площадки катается по кругу, другая в другой. 4 или 5 тренеров просматривали по катанию, по манере, по росту, ловкости. Помню, нас смотрел Евгений Майоров. Больших мальчишек отбирали сразу, потом самое главное было – не слиться в общую кучу. В куче никого не видно, поэтому надо было как-то выйти из нее. Это мне уже отец подсказал, я вышел, меня сразу заметили и сказали, что можешь подойти и записаться. Мне было лет 7 или 8. Это не как сейчас, в 5 лет уже дети начинают тренироваться.

– Из "Спартака" в сборную не особо много хоккеистов попадало. Вы в какой-то момент поняли, что будет сложно, будучи спартаковцем?
– Вы знаете, насколько я помню, в сборной всегда играли, помимо ЦСКА и "Динамо", представители "Спартака". Да, конкуренция была сильная, основной круг претендентов в команду – ЦСКА, так как тренер сборной их тренировал. Все-таки видно было это. Но я, честно сказать, не задумывался, что надо что-то сверхъестественное делать, чтобы попасть в сборную. Это пришло как-то само собой, потому что в определенный момент я даже не помышлял о сборной. То есть мечты были – если бы я не мечтал, я бы не был там. Но я реально оценивал ситуацию и понимал, что на тот момент были игроки сильнее меня, а я – не дядя Тихонова, не сын его, поэтому все было закономерно. Потом появились возможности: ребята стали уезжать, возникли "пустоты". Когда я первый раз попал на сборы перед чемпионатом мира 1991 года, то понял, что можно зацепиться.

– Вы в какой-то момент стали "невыездным", повздорив в школе со шведским мальчиком. Сколько вам тогда было лет? (В школе Виталий Прохоров с товарищами отобрали у своего одноклассника-шведа куртку и сумку)
– Да, было такое… С 9-го класса по 1985 год. 9-й класс – это, наверное, 1982 год.

– То есть вы пропустили все молодежные международные турниры?
– Да, все молодежные команды, все чемпионаты мира, юниорские чемпионаты. Мне однажды попытались оформить документы. Но на сборе перед чемпионатом мира 1983 или 1984 года, прямо перед самым отъездом, подошел главный тренер и сказал, что не смогли они ничего сделать, меня не выпустили, паспорт мне не дали.

– В этот период руки не опускались у вас?
– Вы знаете, не опускались. Обидно было в какой-то момент, но я понимал, что я сам сделал ошибку, поэтому кого я мог винить? КГБ? То, что меня не оформили? Нет. Я это воспринял как предупреждение, после того случая у меня больше с законом не было проблем. Продолжал тренироваться тогда.

Северная Америка и НХЛ

– В 1992 году вы уезжаете в США. Как это происходило? Вы следили за драфтом?
– Вообще не следил. Агент сказал, что все равно, под каким номером меня выберут – нужно было быть просто задрафтованным, чтобы уехать. Это был новый этап в жизни: совершенно другая страна со своими правилами, традициями, культурой. Конечно, я волновался – для меня тогда многое было непонятно. Представлялась совершенно другая картина, чем та, которая произошла. Я все-таки думал, что подольше останусь, но сложилось иначе. Уже на первой-второй тренировке получил травму и выбыл на полгода. Нет ни жалости, ни обиды – так сложилось. Но все равно это был большой опыт.

– А что вас удивило в Северной Америке?
– Там все другое, жизнь другая. Быт, социальная жизнь – начиная от вождения на дорогах, от магазинов, от культуры людей, от улыбок… Я не согласен, когда говорят, что у американцев натянутые улыбки, что, когда они при каждой встрече, при каждом "Hi! " улыбаются – это наигранно. Знаете, лучше наигранно улыбнуться, чем не наигранно тебе зло посмотрят в глаза, что аж передергивает. А когда видишь улыбку, то это сразу хорошее настроение: все улыбнулись, ты улыбнулся, все замечательно, никто на тебя косо не смотрит. Да и власть там тебя защищает – это вот тоже удивляло.

– Власть защищает в том плане, что законы соблюдаются?
– Да, я к этому был не готов: у нас-то не так все. Но надо было привыкать, перестраиваться. В плане хоккея почти все надо было делать самому. Потому что каким был в советское время режим спортсмена? Он ни за что не отвечает. Нас утром поднимали, говорили, во сколько завтрак, что делать на тренировке, во сколько приезжать на тренировку, когда отдыхать, когда собираться. В Америке этого ничего нет, ты понимаешь, что ответственность лежит на тебе.
Ну и, конечно, языковый барьер играет свою роль. Но мне, наверное, повезло в какой-то мере, потому что ребята из команды помогали мне, когда я подходил с вопросами, с книжками. Для меня быстрая пошла перестройка, потому что я был заинтересован выучить язык, но полгода все равно потребовалось, чтобы нормально общаться и понимать, что от тебя хотят и чего ты хочешь. Помню, купил машину и тут же на второй день ее разбил. Прямо не отъезжая от дворца спорта. Я прибегаю в раздевалку со словом "Ааааа!". Ребята поняли – что-то случилось, я одного взял за руку и повел показывать, что произошло. Вот до такого доходило. Стыдно, конечно, но такая ситуация. Надо было учить английский в школе, хотя у меня немецкий был, неплохо его знал.

– Сами матчи сильно отличаются?
– Да, ничего увлекательнее я не видел: 20 тысяч человек на стадионе. Как это преподносится, насколько любят хоккей, особенно в Канаде! И в Америке то же самое. Это тоже меня поразило. Ну а дальше надо было все время быть в форме. Если не играешь, ты должен взвешиваться. Могут сказать: "Есть 500 граммов". Ты не можешь не взвеситься, потому что стоит человек, который смотрит за этим делом. Я пару раз написал цифру сам, он говорит: "Не, не пойдет, ты давай-ка встань, а я посмотрю".

– Что вы делали во время длительной травмы?
– Это уже чисто бытовая история. После операции была реабилитация – это уже тренировка полтора-два часа в больнице, разрабатывание плеча. В оставшееся время приходишь на игру, также посещаешь все мероприятия, которые происходят в команде. Я один раз не посетил, мне тут же позвонили, сказали: "Нет-нет, так не пойдет, ты у нас в команде, и поэтому на все игры, пожалуйста, приходи, вплоть до того, когда мы выезжаем. Мы рады тебя видеть". Я понял сразу, что все, ты в команде, ты не имеешь права не приходить. Поэтому фактически режим такой же, кроме самого увлекательного периода – тренировок с командой и матчей.

– После известной перепалки с Бреттом Халлом вы с ним вообще общались?
– Вот недавно были игры ветеранов, он подошел первый. Что там вспоминать? Один толстый, второй лысый. Так что мы общались нормально, вспоминали уже с улыбкой. Да, молодые были. Но все-таки Бретт Халл – звезда, поэтому так ситуация сложилась. Ну и с его стороны – он не прав, с моей стороны – я не прав. Это уже там, в прошлом. Сейчас у нас нормальные отношения, мы общаемся, я интересовался, чем он занимается, он интересовался, чем я занимаюсь.

– В России вы играли в таких клубах, чтобы один игрок настолько доминировал?
– Я не знаю, как сейчас, в мое время не было.

– То есть это такая исключительно североамериканская история?
– Вы понимаете, все-таки зрители ходят на звезду. Халл в Сент-Луисе – это единственное, на что можно было ходить. Ну, одно из. Говорить о каких-то Кубках Стэнли, о выходах в финал не приходилось – на то время все-таки не тот был уровень у клуба. А Бретт Халл – звезда, люди приходили на него, а если люди приходят на него, они платят деньги.

– Российский хоккей может там хотя бы приблизиться к тому уровню в плане зрелищности или окупаемости?
– Это уже, наверное, вопрос к КХЛ. У них своя история. Ошибочно все время говорить, что мы догоним и перегоним: я слышал такие заявления. У нас своя история, мы должны развиваться своим путем, относительно своей страны, своей географии, своей ситуации. Все может произойти – смотря как к делу подойти.

– Ну а вы как видите это развитие?
– Честно сказать, я не задумывался, как развивать хоккей, чтобы привлечь зрителей, делать шоу. Если задуматься, если подойти к этому вопросу, то наверняка всегда найдутся ответы и пути реализации. Если создана лига, если она посещаема, то с каждым годом будет все лучше. Хотя, мне кажется, в какой-то момент ступор пошел.

– Сейчас видится, что люди приезжают исключительно за деньгами.
– А зачем же еще? За условиями жизни? В России?

– Такая лига: вроде она сильная, а люди приезжают сюда или на локаут, или доигрывать.
– Разные социальные условия. Даже Канада и Америка отличаются по уровню развития, по содержанию, по качеству, по обслуживанию. Социальный уровень, уровень бытовой, уровень культуры, уровень шоу, самого подхода, уровень обслуживания всего этого.

– Вы ведете к тому, что пока страна не изменится на бытовом уровне – и хоккей не изменится?
– Это наш опыт развития. Все-таки это мы, русские. В любые условия нас кинь – мы выживем. Пословица есть: что хорошо для русского, смерть для немца. Мы более адаптированы здесь, потому что мы родились, мы понимаем эти правила игры. Не то чтобы мы свыклись – мы готовы к этим условиям. А когда приезжает иностранец, побывав в других условиях, – ему не нравится, конечно. И он готов уехать даже на меньшие деньги.
 
– А в Швеции как?
– Ну, в Швеции не платят таких денег.
 
– Ну а в остальном: с посещаемостью, с шоу, с играми, с уровнем как?
– Это своя история, она отличается от североамериканцев, она отличается от КХЛ. Посещаемость есть, шведы любят хоккей. Но там социальный уровень другой. Есть множество каких-то профессий, где люди могут себя попробовать, пока занимаются хоккеем. То есть у них выбор до 16-17 лет стоит: в профессионалы идти или не в профессионалы. Их никуда не гонят, никуда не торопят, их учат планомерно, программно, без всякой спешки. В Канаде, например, практически как у нас. Дети там уже все Кросби, как у нас – Овечкины. Мамы там такие же: не скажешь "сумасшедшие", но заряженные хоккеем. Швеция же по-другому развивается, на мой взгляд.

– А почему вы там не задержались? Не понравилось?
– Все связано с работой, не было предложений.

Возвращение

– И вы вернулись.
– И я вернулся.

– После Северной Америки, Швеции пришлось снова привыкать?
– Ну, я все-таки родился в стране, жил здесь. Какие-то правила изменились, я 4 года не был в России: в 1992-м уехал, в 1996-м приехал. И все равно тут еще шла перестройка. Я не про перестройку Горбачева говорю, а про изменения в стране. Сначала было тяжеловато понимать, что происходит, когда правил вообще не было, потом обвыкся, обтерся, вписался, и нормально.

– Тяжело было, будучи спартаковцем, с папой-спартаковцем, переходить в ЦСКА?
– Ситуация банально простая. На тот момент "Спартак", я бы не сказал, что он был слаб финансово, а в тот момент фактически его не было. У меня был вариант уехать в Магнитогорск или оставаться в Москве. Единственное московское предложение было из ЦСКА. Я, уже после того как отыграл в Северной Америке, понимал, что хоккей не держится на чем-то конкретном, "цветах" в последние годы. Да, я люблю спартаковскую школу, она меня воспитала, но у меня есть семья. Мне надо было как-то крутиться, вертеться, поэтому этот переход был просто бизнесом. Не стоял вопрос: "Мой любимый клуб "Спартак", вопрос стоял банально: "Надо зарабатывать деньги".

– Вы спартаковец в душе?
– Я вам еще раз говорю: я очень благодарен тем людям, которые несли историю "Спартака", я был горд оказаться в этой школе, потом в команде. Я благодарен тем игрокам, с которыми я играл, тем тренерам, с которыми я выступал. Благодарен болельщикам, которые ходили, поддерживали в хорошие и плохие минуты команду, потому что болели они мощно. Но время уходит, и на сегодняшний день совершенно другая история в отношении хоккейного клуба "Спартак". Я там очень редко появляюсь – раз в год. Поэтому говорить сейчас, что я – приверженец "Спартака" – навряд ли. Но я помню историю команды, и она часто приходит ко мне, даже во снах.

– Что из карьеры вам больше всего запомнилось?
– Самые яркие – первые впечатления, первая игра, первая смена в команде мастеров. Сколько мне было? 17-18 лет. Первая игра, первая смена. Со СКА ленинградским, кажется, играли. Вышел – и все: уже добился, уже на седьмом небе. Потом такие сильные эмоции испытал, когда выиграл Олимпиаду – сильнее нет. Конечно, сильные эмоции вызвал приезд в НХЛ, причем я не про игры говорю. Сказать, что какой-то матч понравился, тяжело. А еще для меня было удивительно играть после травмы… У меня была серьезная травма в Магнитогорске, где мы играли Кубок Европы. Фактически после травмы, в ноябре, мне сказали, что я должен заканчивать с хоккеем, но я вернулся через 2 месяца и даже поучаствовал в финальных играх, хотя не планировал. Тот этап был для меня очень удивительный.

Смена курса

– Вы очень резко меняли направление деятельности. Почему вы решили бизнесом заняться?
– Захотелось попробовать себя вне хоккея. Почему-то я себе придумал, что могу достичь в этой сфере деятельности каких-то успехов. Но это было ошибочно по той простой причине, что внутри я – спортсмен, для меня спорт – жизнь. Бизнес – хорошо, но это не спорт, нет эмоций, и мне было скучно. В итоге пришло уныние, в итоге пришел еще один этап в моей жизни. Все закономерно: если тебя не радует ситуация, в которой ты находишься, то, соответственно, тебе надо посмотреть, дадут ли тебе шанс, чтобы ты вернулся к тому, что тебя будет радовать.

– Тогда следующий этап вашей жизни – это было бегство, или наоборот – некая поездка, чтобы что-то осознать? (Виталий Прохоров отправился на Валаам на несколько лет, завершив заниматься бизнесом)
– Поездка, чтобы понять себя, потому что куда бегство? От чего бегство? От бизнеса? От себя? Нет, мне надо было посмотреть, как и что происходит, отойти немного назад, чтобы увидеть.

– Почему именно Валаам?
– Товарищи в 2003-м подарили мне большой альбом с видами Валаама, они были там. Тут уже вопрос не возникал: когда я в один день проснулся, у меня уже внутри четкое было понимание, что именно туда поеду.

– Вы там были 2 года?
– Не совсем, я был год безвылазно и еще 2 года приезжал-уезжал, то есть 3 года я фактически жил этим местом и ничем не занимался. Потом приехал сюда, в город, занялся тренерской деятельностью. На сегодняшний день я тренирую детей в клубе школы "Витязь", 1998 года рождения мальчишки. Но это уже другая история.

Возвращение-2. Снова на лед

– Расскажите, как вы попали в команду "Легенды хоккея" и что это для вас?
– Команда сложилась в 2005 году, собирали чемпионов со всей Москвы, кто еще может двигаться. Очень здорово, что помогают тем людям, которые в свое время делали историю. Я пошел, посмотрел, мне понравилось. Когда я нахожусь в одной команде с величайшими игроками, общаюсь – для меня это большая радость, большая эмоциональная подпитка.

– Как вам кажется, для чего нужна эта команда?
– Ответ простой – популяризация хоккея. Без прошлого нет будущего. Мы ездим по городам, проводим мастер-классы. Не всегда могут настоящие профессионалы, действующие профессионалы провести какой-то мастер-класс, поговорить с детишками в каких-то отдаленных местах нашей родины, поэтому мы по возможности участвуем в мероприятиях, играем, что-то показываем. Зрители с удовольствием приходят смотреть, значит что-то несет за собой эта команда, эти люди, великие люди.

Я рад, что я могу общаться со своими старыми товарищами, с легендами хоккея, с которыми мы видели вот это все, что называется хоккеем: горечи поражений, победы, великие достижения. Варимся в одной, как говорится, каше, продолжаем этим жить.

 В подготовке интервью принимал участие Евгений Семилетов.