Холодная война на льду - 11

Холодная война на льду - 11

Нелёгкая судьба советского тренера — немотивированные отставки, обрывающиеся карьеры, ранние смерти...

           

В седьмой игре дважды отличился Александр Якушев, спокойный, очень высокий, с орлиным профилем, — не столько тайная, сколько явная эротическая мечта женщин Страны Советов. Говорили, что его как игрока в 1960-е сформировал именно Всеволод Бобров — в те годы он работал старшим тренером московского «Спартака» и небезуспешно противостоял краснознамённой машине тарасовского ЦСКА. Но потом, в 1967-м, на пике хоккейной тренерской карьеры, Бобров вдруг ушёл тренировать и вытаскивать из ямы (17-е место в чемпионате Союза) родной армейский клуб — только не хоккейный, а футбольный. В те годы такое ещё было возможным. И тот же финт потом попытается повторить Тарасов, да и Бобров после изгнания из хоккея в 1974-м отправится тренировать футбольный «Кайрат» (Алма-Ата). Смена футбола и хоккея, как смена лета и зимы, были естественными для советского спорта: летом одни и те же звёзды играли в футбол, а зимой — в русский и канадский хоккей. То же самое проделывали и тренеры. Но 1970-е оказались последним десятилетием, когда такое было возможно.

Бобров — такой же «харизматик», как и Тарасов, только во всём ему противоположный. Лёгкий и снисходительный Бобров, жёсткий и не прощающий оплошностей Тарасов. Не заморачивающийся высокой теорией Всеволод Михайлович и теоретик и стратег Анатолий Владимирович. Антагонисты в игре, антагонисты в жизненных правилах. Но с точки зрения вечности всё это не имеет существенного значения, потому что общего у них больше. Оба — классики. И тот и другой добились выдающихся успехов как тренеры (Бобров был гораздо более успешным игроком и в футболе, и в хоккее, обладая лёгким талантом).

И Бобров, и Тарасов сполна нахлебались и барского гнева, и барской любви. Быть, как Бобров, фаворитом Василия Сталина, хозяина команды ВВС, — штука амбивалентная. Злить находящегося на трибунах генерального секретаря, как это вольно или невольно делал Тарасов, — верный путь к военной пенсии и бездеятельным дням в квартире в сталинской громаде на улице Алабяна.

Так уж получилось, что формально Бобров «съел» Тарасова на посту тренера сборной СССР по хоккею. Хотя, опять же формально, страшим тренером был не Тарасов, а Чернышёв. А неформально — «ели» Анатолия Владимировича руководители хоккея и, бери выше, армии, да чего уж там — страны. Бобров как антипод, самый известный и талантливый антипод, лучше других подошёл на роль сменщика вместе с тренерами, чья звезда стояла высоко, но в те годы не в зените, — Николаем Карповым из «Спартака» и Борисом Кулагиным из «Крыльев». Можно было, конечно, говорить о логике омоложения тренерского состава — Боброву было 49, Кулагину — 47. (Тарасову и Чернышёву соответственно 53 и 57.) Но, наверное, не это было главным…

Был ещё Николай Пучков из СКА, отработавший с Бобровым на чемпионате мира 1972 года в Праге — первом и сразу неудачном (второе место) турнире Всеволода Михайловича. В подготовке сборной к играм с канадцами Пучков, в прошлом известнейший вратарь, первый номер сборной, уже не участвовал, эту роль передали Карпову. А потом окончательно сложился дуумвират Бобров — Кулагин, который просуществовал до весны 1974 года, когда после второй победы Всеволода Михайловича на чемпионатах мира его внезапно «схарчили». Те же силы и подводные течения, что когда-то смели властного Тарасова с самой что ни на есть командной высоты классика и отца-основателя.

Кулагин — второй тренер при Тарасове в ЦСКА, в прошлом занимавшийся аж с самим Гагариным, — по иронии истории стал вторым в тени Боброва. Но раскрылся как старший тренер «Крыльев Советов», а затем как главный тренер сборной, начальник триумвирата Кулагин — Локтев — Юрзинов. Он занял место в той эпохе, которая от Тарасова и Боброва торила дорогу к эре Тихонова.

Это не означает, что Борис Павлович был этаким «переходным» тренером. При всём экстраординарном значении Боброва именно Всеволод Михайлович, а не Кулагин был «переходным» наставником. Но вовсе не в уничижительном смысле: на его плечи свалилось тяжелейшее бремя смены поколений, и перетасовки игроков во время суперсерии-1972 как раз и свидетельствовали о поиске им оптимального состава, о попытках дать возможность проявить себя молодым игрокам. Абсолютный триумф сборной СССР на чемпионате мира в Москве весной 1973 года совпал с окончанием эпохи перехода от состава 1960-х к составу 1970-х. И сделал это именно Бобров.

Главное же, он вернул советскому хоккею великую первую тройку Михайлов — Петров — Харламов.

Кулагин, поднявший в сезоне-1973/1974 на высшую ступень пьедестала почёта «Крылья Советов» и повергнувший уходящего гранда Тарасова, чьим помощником он когда-то был в ЦСКА, подхватил сборную тогда, когда после чемпионата мира 1974 года Всеволода Михайловича внезапно отлучили от национальной команды.

О причинах «удаления» Боброва ходят легенды, ни одну из которых нельзя признать абсолютно достоверной, но в то же время все они весьма правдоподобны. То говорили, что он выставил за дверь раздевалки ответственного работника, «помогавшего» ему советом во время игры с чехами на ЧМ-1974 в Хельсинки, закончившейся поражением сборной СССР со счётом 2:7 (вторую игру с чехами наши выиграли 3:1). То утверждали, что он послал на три буквы такого же доброхота в перерыве той же игры. То слагали легенды об оскорблении Бобровым посла СССР в Финляндии на приёме по случаю победы советской сборной на том же чемпионате мира. При всех своих лёгкости, добродушии и обаятельном женолюбии Бобров мог грубо ответить вмешивавшимся в его работу чиновникам. В результате и пал жертвой околоспортивной номенклатуры. Говорили, что его недолюбливал начальник управления спортивных игр Спорткомитета СССР Валентин Сыч, который в 1990-е станет председателем Федерации хоккея РФ. Но ему же, Сычу, приписывается существенная роль в «сносе» Тарасова и Чернышёва с постов наставников сборной. С августа 1971 года Бобров вроде как руководил подготовкой олимпийской хоккейной сборной. Но ключевых игроков ему не отдавали. В результате на Олимпиаде тренерствовал Тарасов. А потом, сразу после Саппоро, Анатолий Владимирович вместе с Аркадием Ивановичем подали в отставку. Вряд ли добровольно.

Бобров принял сборную, отказавшись от услуг опытных Виталия Давыдова и Анатолия Фирсова. Что это было, тоже до сих пор неизвестно. Возможно, месть Тарасову. А может быть, резкая, с места в карьер, попытка начать омоложение сборной. Но без армейцев национальная команда была немыслима. Знаменитый в ту эпоху журналист Евгений Рубин вспоминал в интервью «Огоньку»: «После одной статьи он (Тарасов. — А.К.) больше года со мной не разговаривал! Помирились, когда завершилась суперсерия. Восхищаясь работой Борова и Кулагина, я отметил и Тарасова — всё-таки костяк команды составляли именно игроки ЦСКА».

Бремя ответственности за игры с профессионалами было колоссальным. Известен разговор Всеволода Боброва и Андрея Старовойтова весной 1972-го, после подписания документов по суперсерии. «Видишь, Всеволод, какую работёнку мы тебе подобрали». — «Не говори, Андрей Васильевич, чтоб тебе, скажем, годом раньше подпись не поставить».

Объединяло выдающихся тренеров то обстоятельство, что заканчивали они карьеру, как правило, до 60 лет. Даже долгожители в тренерской специальности, те, кто начинал рано, завершали биографии, столь же яркие, как и у подопечных, иной раз далеко до пенсионного возраста. Несправедлива была судьба Николая Карпова, оставшегося невостребованным в 54 года, вопиюще несправедлива — к Константину Локтеву, которого выперли из ЦСКА в 44 года, в результате чего он, тренер главной команды страны, один из наставников сборной СССР, в прошлом блистательный игрок, был отлучён от хоккея на высшем уровне. Работа инженером в «Мослифтстрое» — явная насмешка судьбы. Около 60 лет заканчивали Николай Эпштейн, Анатолий Тарасов, в 60 — Борис Кулагин, Аркадий Чернышёв. Почти все перед кончиной долго и тяжело болели. Локтев умер в 63 года от цирроза печени, Эпштейна доконала болезнь Альцгеймера, Чернышёв пребывал в постинсультном состоянии. Кулагин умер в 63 года, Всеволод Бобров — в 56 лет.

Большой спорт не способствует долголетию. Особенно большой спорт в Советском Союзе и России.

Есть два примера поразительного долголетия в хоккее — и физического, и профессионального. Это наиболее титулованный, наряду с Анатолием Тарасовым и Аркадием Чернышёвым, тренер — Виктор Васильевич Тихонов. И вечно «сопутствовавший» ему Владимир Владимирович Юрзинов, главный хоккейный интеллектуал, бывший игрок «Динамо» (Москва), ставший динамовским тренером в 34 года и одним из наставников сборной уже в 35, в 1975 году.

Тихоновым завершалась великая эра советского хоккея, он же взвалил на свои плечи бремя очередной смены поколений хоккеистов в конце 1970-х. Из-за чего был вынужден взять на себя не только ЦСКА (после рижского «Динамо», на котором он отработал свои тактические и стратегические схемы, вытащив команду из первой лиги в высшую и вырастив настоящую звезду — Хельмута Балдериса), но и сборную. Правда, после двух бесед с Юрием Андроповым — что свидетельствует о том, какое значение придавали хоккею в 1970-е: председатель КГБ должен был бы ратовать за «Динамо», но, уговаривая Тихонова, он решал общегосударственную задачу, тут не до ведомственных интересов.

В интервью автору книги «Тайны советского хоккея» Александру Петрову Виктор Тихонов рассказывал: «…меня пригласил председатель Спорткомитета СССР Сергей Павлов, он сказал, что есть мнение назначить меня главным тренером сборной и этот вопрос согласован наверху, то есть в ЦК КПСС… Я вернулся в Ригу… Новость, конечно, была сенсационная, и рижане приняли её восторженно, поскольку в тот момент все думали, что я параллельно буду работать и в Риге».

Чуть позже Тихонову позвонили из Москвы — председатель спортклуба Министерства обороны СССР Николай Шашков предложил тренеру рижан возглавить ЦСКА. Виктор Васильевич ехал в Москву, собираясь сказать решительное нет. Хотя, понятное дело, от таких предложений не было принято отказываться. Из Минобороны будущего тренера главного клуба страны «препроводили» на Лубянку.

Всё было обставлено в лучших традициях советской высшей номенклатуры — только в машине Тихонов узнал, что его везут к председателю КГБ Андропову: «И только потом он (Андропов. — А.К.) сказал, что вызвал по поручению генерального секретаря ЦК КПСС, который дал распоряжение, чтобы я принял ЦСКА. Андропов тогда сказал — я хотел бы видеть вас в «Динамо», но есть мнение Леонида Ильича. И тут же уточнил — прямое указание».

Тихонов… отказался. Андропов… не стал настаивать. Но потом, разумеется, состоялся и второй разговор.

К слову: конечно, Андропов хотел видеть Тихонова в «Динамо». В смысле — московском. Это же было общество так называемых административных органов, в том числе КГБ. Но в том числе и ЦК (сотрудники числились членами общества «Динамо»).

Во время второго разговора Андропов включил громкую связь, чтобы поговорить с секретарём ЦК Михаилом Зимяниным. Отказывается, мол, Виктор Васильевич принимать ЦСКА. «Тогда Зимянин спокойно заметил — а ты скажи ему, что в твоём доме не принято отказываться. И оба засмеялись».

Смешно. Очень. До озноба…

Бобров — легенда. Это штамп такой. Но из чего состоит легенда? Моё поколение не знало Боброва-игрока, «гения прорыва», одинаково блистательного в хоккее с мячом, хоккее с шайбой, футболе. Но для того, чтобы он поселился в сознании как легендарный тренер, достаточно было суперсерии-1972, хотя два последующих чемпионата мира, особенно московский 1973 года, сделали его подлинным и неоспоримым триумфатором. Достаточно было его образа спокойного и размышляющего, корректного и внимательного человека, стоящего у бортика площадки, одетого в синий клубный пиджак и рубашку с широким воротником по моде 1970-х, с маячащими за спиной грузноватым помощником Борисом Кулагиным и врачом команды Олегом Белаковским в неизменном советском синем шерстяном спортивном костюме.

Это была сборная Боброва, это он сотворил чудо на льду — торговую марку события, которое стало символом целой эпохи. Причём не в хоккее, а в жизни страны. Точнее, как минимум двух стран.

Где-то в массовке копошились неузнаваемые люди со стёртыми лицами в костюмах и галстуках, которые могли сломать карьеру Боброву и даже преуспели в этом деле, но не могли отменить легенду, а значит, переписать историю, в которой остался выдающийся тренер. А они не остались.

Всеволод Бобров, Бобёр, поражал воображение, говоря штампами той эпохи, нескольких поколений советских людей. Он прожил недолгую, но невероятно насыщенную жизнь. Когда Боброву довелось стать фаворитом Василия Сталина — сомнительная и опасная привилегия! — ему уже было под 30. А сыну вождя ещё не было 30: как по-разному оценивается возраст в зависимости от рода занятий. В 29 лет младший Сталин был уже генерал-лейтенантом авиации, а ещё раньше он стал командующим ВВС Московского военного округа. И, как азартный (мягко говоря) человек, немедленно занялся формированием спортивного общества ВВС во всех возможных видах спорта. Естественно, он не мог пройти мимо Боброва. Под Новый, 1950 год Бобёр перешёл из ЦДКА в ВВС. Что было для него небезболезненно — армейский клуб оставался родным, ещё недавно блистала тройка ЦДКА Бабич — Тарасов — Бобров. Но понятно, что существовали материальные обстоятельства, и как дистрибутор дефицитных благ, особенно жилищных, сын Сталина был вне конкуренции.

Бобров должен был лететь со своей новой командой утром 5 января в Свердловск. Но проспал — по его собственной версии, не прозвонил будильник. А команда улетела без него и на подлёте к аэропорту Кольцово разбилась. Погибли рекрутированные Сталиным звёзды — от Харрия Меллупса, молодого рижанина, по сути дела, отца-основателя советской школы вратарей, до Юрия Тарасова, брата Анатолия Владимировича.

Рука судьбы, которая была благосклонна к Всеволоду Михайловичу, лёгкому, весёлому, смелому (реплика Тарасову: «Ты же у нас профессор. «Краткий курс истории ВКП(б)» читаешь!»). Благосклонна, кроме того этапа, который начался после 1974 года. И закончился ранней смертью в 1979 году.

А с другой-то стороны, тренеры, как и хоккеисты, были расходным материалом для утверждения величия Страны Советов. Как гангстеры использовали боксёров и зарабатывали на них, как зарабатывали на хоккеистах хозяева клубов НХЛ, так и на советских «героях спорта» выстраивался имидж супердержавы — атомной, балетной, хоккейной.

Правда, к предпоследней игре суперсерии идеология и деньги уже не имели значения. Во всяком случае для хоккеистов: матчи, начинавшиеся как выставочные, стали самым принципиальным спортивным соревнованием эпохи. И абстрактная честь страны стала совершенно конкретным понятием и для наших, и для канадских хоккеистов. Анатолий Тарасов сравнил игру канадцев в последних играх с поведением загнанного в угол животного…

От Боброва-тренера, как когда-то от Боброва-игрока, ждали прорыва. Общее настроение выразил ещё в 1969 году в стихотворении «Прорыв Боброва» поэт Евгений Евтушенко, назвавший Всеволода Михайловича «Гагариным шайбы на Руси»:

«Грубят бездарность, трусость, зависть,
а гений всё же ускользает,
идя вперёд на штурм ворот.
Что ж, грубиян сыграл и канет,
а гений и тогда играет,
когда играть перестаёт.
И снова вверх взлетают шапки,
Следя полёт мяча и шайбы,
как бы полёт иных миров,
и вечно — русский, самородный,
на поле памяти народной
играет Всеволод Бобров».

Как это, в сущности, было точно сказано. Особенно в контексте событий 1974 года, когда номенклатура «съела» старшего тренера сборной. От чего он не перестал быть иконой.

26 сентября 1972 года Бобров продолжал тасовать состав. Дело осложнилось тем, что Харламов из-за травмы всё-таки не смог выйти на лёд. Тренеры убрали звено «Крыльев Советов», оставив на площадке только Анисина. Бобров продолжал пробовать Волчкова. [Поиски конфигураций продолжатся в том же году в декабре на призе «Известий»: возникнет экспериментальная, но не слишком удачная тройка Викулов — Глазов (Сергей Глазов — хоккеист ЦСКА, который, как и Волчков, так и не смог стать лидером смены поколений) — Блинов, а Мальцев станет играть с Шадриным и Якушевым.] На лёд вернулись Мишаков, Блинов, Кузькин.

Ситуация становилась всё более пикантной: психологически наши были в худшем положении, чем канадцы, — у тех были драйв и злость, а советская сборная никак не могла нащупать свою игру. Поэтому и ставились эксперименты с составом. Бобров присматривался к молодым Орлову из «Динамо», Астафьеву из «Торпедо», Волченкову из ЦСКА. Все они официально были заявлены на вторую часть серии, но так и не вышли на лёд: слишком велика была ответственность тренера.

«Некоторые игроки забыли, что такое канадский профессиональный хоккей, — писал Борис Кулагин, вспоминая суперсерию. — Я не называю их пофамильно лишь потому, что немудрено было потерять голову от радости: ехали в Канаду с тайной мыслью, как бы не проиграть с разгромным счётом, а возвращались на коне. Естественно, московская часть серии казалась многим куда более лёгкой… Могли ли мы в 1972 году выиграть и вторую часть серии? Безусловно, могли, если бы... Если бы не самоуспокоенность ряда игроков. Если бы мы варьировали тактику (большинство хоккеистов сборной верило лишь в тактику силового давления и ни в какую другую). Если бы, наконец, мы, тренеры, на последних минутах тех встреч не допустили ряд ошибок».

Гарри Синден так описывал тактическую подготовку к этой игре: «Перед матчем мы сделали одну значительную перестановку, которая оказалась очень полезной. В ходе последних двух игр русские не упускали Эспозито, поэтому он не забивал шайб. Его контролировал Петров. Тогда мы решили перехитрить их, играя четырьмя линиями (в то время это было совершенно внове, абсолютно нестандартный ход, который введёт в советский хоккейный оборот только Виктор Тихонов в «Динамо» (Рига). — А.К.). Мы знали, что наши соперники вряд ли станут разбивать свою команду, чтобы противостоять этому».

Продолжение следует...