Холодная война на льду - 16

Холодная война на льду - 16

«Советы и Гретцки изменили игру НХЛ»...

                       

«Зато мы делаем ракеты», - мог бы сказать Бен Хатскин, хозяин команды Winnipeg Jets из новой Всемирной хоккейной ассоциации (ВХА), когда он в 1972 году публично передал чек на 2,75 миллиона долларов на 10 лет звезде НХЛ Бобби Халлу. Ведущий форвард Chicago Black Hawks как нельзя лучше соответствовал понятиям «ракета» или «реактивный самолет» (jet), благодаря своей невероятной скорости и силе броска. («Первый бросок он всегда делал в голову вратаря», - с ужасом вспоминал голкипер 1960-х Лорн Уорсли.) «Золотой самолет» не хотел покидать Chicago и НХЛ и потому назвал единовременную сумму в 1 миллион долларов за переход в Winnipeg и ВХА только для того, чтобы от него отвязались. Но Хатскин немедленно удовлетворил его требования. «Знал бы, потребовал бы 20 миллионов», - шутил потом Халл.

В НХЛ тогда еще не знали, что удвоение числа команд Лиги в 1967-м – это только начало больших перемен в хоккее. И конкуренция с русскими и ВХА пришла одновременно. Не говоря уже о том, что менеджеры ВХА и Халл проложили дорогу большим заработкам хоккеистов. А хоккей к тому времени был самой низкооплачиваемой работой из всех популярных в Северной Америке видов спорта – бейсбола, американского футбола, баскетбола. Не случайно основатели ВХА, калифорнийцы Гэри Дэвидсон и Деннис Мерфи, неплохо разбиравшиеся в баскетболе, но ничего не смыслившие в хоккее («не могли отличить клюшку от палочки эскимо»), увеличение заработков игроков обозначили в качестве одного из конкурентных преимуществ новой Лиги. И немало преуспели в переманивании хоккеистов, чьи зарплаты оставались на уровне конца 1950-х, и стимулировании амбиций городов, которые не имели шансов попасть со своими командами и франшизами в НХЛ. (Когда Хатскин пытался со своим Виннипегом попасть во вторую волну расширения НХЛ, президент Лиги Кларенс Кэмпбелл не дал ему этого сделать, обозначив своего рода ценз – ледовый дворец на 16 тысяч мест и вступительный взнос 7,2 миллиона долларов. Купить Бобби Халла оказалось рентабельнее.)

Плюс к этому ВХА преодолела традиционный изоляционизм НХЛ и начала привлекать легионеров. Именно в Winnipeg Jets родилась одна из самых ярких троек мирового хоккея Ульф Нильссон – Андерс Хедберг – Бобби Халл, отличавшаяся жесткостью и результативностью (в 1978-м оба шведа покинули ВХА и перешли в New York Rangers, что сигнализировало о закате Лиги). А затем в ВХА появились блистательные чехословацкие звезды братья Штястны. Эмоциональным, да и содержательным приобретением Всемирной хоккейной ассоциации стала тройка Houston Aeros, в которой играл сам «мистер Хоккей» Горди Хоу и его сыновья Марти и Марк. Хоу, покинувший НХЛ после четверти века в Red Wings из-за артрита, спустя два года, в середине своего пятого десятка решил вернуться в игру, но уже в ВХА. «Я слишком люблю хоккей, чтобы рано из него уйти», - говорил «мистер Хоккей». Свою первую шайбу в ВХА он забросил спустя 20 секунд после начала первой же встречи… Сама же Лига дала миру выдающегося игрока Уэйна Гретцки, ставшего звездой в Edmonton Oilers, команде, которая после крушения ВХА была подобрана НХЛ.

Второй год существования Всемирной хоккейной ассоциации – сезон 1972/1973 - стал рубежным. Ведь кроме великого левого края Халла, бросавшего шайбу со скоростью 120 миль в час и носившегося по площадке со скоростью 30 миль в час, в новую Лигу из НХЛ перешли еще 66 хоккеистов, в их числе знаковые - вратарь Джерри Чиверс и защитник Жан-Клод Трамбле. Через год после этого появился великий правый край Хоу. В 1974-м же Quebec Nordiques, команда, претендовавшая на роль лидера франко-канадского хоккея, чьи хоккеисты играли с цветком лилии на плече и символизировали некоторую «отдельность» Квебека, едва не перекупила самую многообещающую звезду Montreal Canadiens – Ги Лафлера. Легендарный генеральный менеджер Canadiens Сэм Поллок, славившийся своей аккуратностью и неуступчивостью, в том числе в финансовых вопросах (из-за разногласий с ним по зарплате один сезон был вынужден пропустить даже Кен Драйден), на этот раз устроил аттракцион неслыханной щедрости, пообещав Лафлеру контракт на миллион долларов с возможностью индексации. Форвард остался в Монреале, неся на себе груз огромной ответственности – он должен был стать новым Жаном Беливо или Морисом Ришаром, зарабатывая при этом деньги, которые им и не снились.

Но, разумеется, соревнование шло не только в финансовой сфере. Набор ярких игроков позволял ВХА претендовать на роль равного соперника НХЛ. Что, правда, не очень получалось. В том числе и потому, что новая Лига была в своего рода информационной блокаде.

Но, разумеется, главным шагом в самоутверждении Всемирной хоккейной ассоциации должна была стать серия игр с советской командой. ВХА обязана была пройти через этот тест. Это стало бы ответом НХЛ – сыграть с русскими получил бы возможность Бобби Халл, которого не пустили в команду Канады в 1972-м из-за перехода в ВХА. Пасьянс сложился так, что в сборной мог бы получить место и Горди Хоу. Который действительно сыграет за Канаду в Суперсерии-1974, причем в одной тройке с Фрэнком Маховличем – они уже когда-то играли вместе в Detroit Red Wings. В той же сборной появится и Пол Хендерсон, перешедший в 1974-м из НХЛ в команду ВХА Toronto Toros, где одновременно с ним появился и Маховлич.

Игры с русскими могли бы стать окончательным актом самоутверждения новой Лиги, позволяющим ей на «законных» основаниях конкурировать с НХЛ.

                        

Горди Хоу, «мистер Хоккей», приехал в Москву в 1974-м.

Расширение НХЛ - завершение периода классической «шестерки», сопровождавшееся дефицитом классных игроков, перетекание хоккея в США, появление ВХА, игры с русскими, восхождение Philadelphia Flyers, установившей моду на жестокость, - все это были вызовы традиционному канадскому хоккею.

«Имеет смысл убрать из игры хоккеиста, который более важен своей команде, чем я -своей. Если я уберу Брэда Парка, это будет неплохой размен, неправда ли?» - цинично рассуждал Дейв Шульц по прозвищу «Молот», усатое лицо нового хоккея. «Что меня больше всего беспокоит, - говорил классик Бобби Халл, - так это то, что скауты ВХА и НХЛ находятся в постоянном поиске 20-летних животных». Кларенс Кэмпбелл не мог и не хотел противостоять новым тенденциям – его интересовала коммерческая привлекательность хоккея в Национальной хоккейной лиге.

По поводу жестокости в хоккее, жестокости публичной, состоялись даже судебные разбирательства. В знак протеста против грубости Бобби Халл на время приостановил свое участие в играх за Winnipeg Jets, что было благородным и совершенно беспрецедентным шагом.

На фоне деградации хоккея в Северной Америке для многих зрителей, ценителей, профессионалов именно советская хоккейная школа представляла собой альтернативу. Историк хоккея Тодд Дено отмечал: «…многие начали посматривать на русских как на хоккеистов, показывающий правильную дорогу развития хоккея».

И хотя ВХА – это не НХЛ, поражение осенью 1974 года канадской команды с такими лидерами, как Хоу и Халл, оказалось весьма болезненным не только для самоидентификации Всемирной хоккейной ассоциации, но канадского хоккея в целом. Не говоря уже о том, что игры снова были отмечены немотивированной грубостью канадцев на фоне обещаний тренера Билла Харриса по поводу того, что его хоккеисты будут вести себя корректно.

Через год с небольшим после игр с ВХА две хоккейные школы ожидала новая встреча – на этот раз на клубном уровне. Главным событием стал предновогодний, 31 декабря 1975 года, матч в Монреале Canadiens c ЦСКА, который имел принципиальное тестовое значение. Причем гораздо большее, чем игра армейцев с Flyers, которые почти утвердили к тому времени свое превосходство в НХЛ. Тогда, в январе 1976-го, они победили главный клуб СССР, но исключительно за счет психической атаки – жестокости. А вот ничья с Canadiens - 3:3 – снова продемонстрировала равенство классических школ. Правда, надо отдать должное канадцам – они атаковали в течение всей встречи, и ничья была честно заработана Владиславом Третьяком.

Показательно, что как в первой игре Серии-1972 помощь сопернику оказала звезда с противоположной стороны железного занавеса. Тогда Жак Плант консультировал Владислава Третьяка, а теперь – приехавший вместе с армейцами отставник Анатолий Тарасов наставлял оцепеневшего в почтении тренера монреальцев Скотти Боумена, который к тому времени уже и сам мог считаться классиком. За день до игры Боумен побывал на тренировке ЦСКА и был потрясен тем, что ни одна секунда из 90-минутного тренинга армейцев не проходила впустую. Канадский тренер признался, что позаимствовал у русских несколько хороших идей для тренировок. Правда, до этого и Тарасов похвалил коллегу, отметив две-три его тренерские находки.

Команда Canadiens как главный бренд хоккейной Канады, уже известный и популярный среди любителей игры в СССР, несла двойное бремя: она должны были защитить честь канадского хоккея и одновременно одержать победу во внутренней «гражданской» войне с жестокостью, с неклассическим хоккеем, с его тупиковой ветвью. В несколько напыщенной манере об этом сказал неутомимый Алан Иглсон в раздевалке монреальского «Форума»: «Хотите вы того или нет, но на своих широких плечах вы несете ответственность за честь страны». Наверное, такими же фразами накачивали в те же минуты и армейцев их наставники.

По сути это был реплэй, повтор 1972 года. С той лишь разницей, что, как оказалось, дыра в железном занавесе превратила лучших советских хоккеистов в посланцев мира. Причем в буквальном смысле этого слова. Это была единственная игра в сериале 1975-1976 с «применением» торжественных ритуалов. Что естественно: символ канадского хоккея встречался с символом хоккея советского. В Canadiens играли одни из самых ярких игроков Суперсерии-1972, чьи фамилии выучили наизусть советские зрители. ЦСКА был по сути моделью для сборки национальной команды СССР – впечатление усиливалось тем, что в составе армейцев играли динамовцы Мальцев и Васильев.

Харламова и Третьяка публике «Форума» представляли последними. Устроители хоккейного праздника знали, что делали – овации были феерическими. И они же разогрели публику перед представлением игроков монреальской команды. Пит Маховлич и Курнуайе, который недавно стал капитаном после окончания карьеры Анри Ришара, получили свою дозу невиданных приветствий публики. Но совсем уж беспрецедентные овации достались новой мегазвезде Canadiens Ги Лафлеру, чье имя тоже предстояло запомнить советским болельщикам. И у нас, и в Канаде ценили харизматичных и красивых – с точки зрения игры - хоккеистов. А Лафлер был еще и физически красив…

После этого матча Montreal Canadiens для советских болельщиков стала любимой канадской командой, обладавшей не меньшей харизмой, чем ЦСКА. И хотя эра традиционного противостояния Canadiens и Maple Leafs, как и ЦСКА и «Спартака» уходила в прошлое – уже окрепли новые конкуренты, классика была и остается классикой.

Эпоха ВХА, украшенная как минимум двумя изысканными тенями – Горди Хоу со спиной, прямой, как у институтки, и Бобби Халла, едва уловимого для глаза – заканчивалась. Жестокость более не была привилегией одной или нескольких команд – эту функцию отрядили наиболее приспособленным и назвали их «тафгаями». В НХЛ стали появляться легионеры, шведы, затем даже «беглые» чехословаки. Хотя первым легионером мог оказаться Валерий Харламов. Спустя семь лет после 1972-го на Кубке вызова наши выиграли у канадцев со счетом 6:0, и уже никто этому не удивлялся.

В неоднократно цитировавшейся книге Кена Драйдена «Игра», первое издание которой увидело свет в 1983 году, подводились итоги 1970-х, десятилетия турбулентности: «Никогда в своей истории как нация мы не кляли себя так, как в 1972 году. Никогда более мы не выставляли столь откровенно свою национальную душу под удар. И если бы мы не были уверены в том, что мы лучшие, нам бы пришлось отступить… Игра, которая была в нашей крови, была, наконец, приглашена на кушетку врача и изучена. И она изменилась».

Изменился канадский подход к игре, техника, тактика, тренировки. Изменился хоккей и в СССР – для начала он стал главным национальным видом спорта 1970-х. Материальная база от этого не стала сильно лучше, но у него все равно была государственная поддержка и социальная основа, которая черпалась в массовости игры – в тогда еще вполне холодной северной стране играли в каждом дворе. Появились и совсем нестандартные, ни на кого другого не похожие игроки. Например, Хельмут Балдерис, сильно освеживший впечатление от советского хоккея. На закате своей карьеры он символическим образом станет первым латышом, забросившим шайбу в НХЛ: символично и то, что выпер его из основы команды Minnesota новый генеральный менеджер Бобби Кларк – этот человек продолжал отличаться принципиальным непониманием советского хоккея.

Две школы по обе стороны океана очень хорошо изучили друг друга. Потом появился физически и ментально не слишком типичный для Канады игрок Уэйн Гретцки, по мнению Кена Драйдена, хоккеист совершенно советского типа, который больше отдавал партнерам, чем брал у них. И этот советский тип игры оказал, по оценке Драйдена, огромное влияние уже на хоккей в США, которые становились настоящей хоккейной державой: «Советы и Гретцки изменили игру НХЛ».

Завершалась переходная эпоха, главная эпоха в истории современного хоккея на льду, которая в зародыше имела все то, что проявится в нем сначала в 1980-е, которые начнут перекрывать предыдущие хоккейные эры по числу забрасываемых шайб, а затем в современном хоккее- в него играют и в НХЛ, и в КХЛ.

«Канадская игра теперь принадлежит миру», - констатировал историк хоккея Майкл МакКинли.

Первым и главным толчком к изменению хоккея стала именно Суперсерия 1972 года.

Возможно, она же открыла шлюзы для раскрепощения сознания советского человека.

Ребенком Горди Хоу обедал, не снимая коньков. Как братья Эспозито. Как множество других мальчишек в Канаде. Как потом, в годы нараставшей популярности хоккея, десятки тысяч мальчиков в Советском Союзе. Мой ровесник Марио Лемье вспоминал: «Каждый день я надевал коньки после школы и не снимал их до восьми или девяти вечера». Ровно в ту же эпоху так делали все мальчики, бредившие хоккеем, и по ту сторону Атлантического океана. Нескончаемые холодные зимы – не чета нынешним, удлиняли сезон, который начинался в ноябре, а заканчивался далеко во второй половине марта – густое ледяное месиво, как в стакане с мохито, становилось непригодным к катанию ближе к весенним каникулам.

Мать Горди Хоу отдала два доллара женщине, которой не на что было купить молока для детей. Женщина расплатилась сумкой со всяким барахлом, среди которого была пара коньков. Горди делил их сестрой Эдной – держась друг за друга, они отталкивались ногой в ботинке. Однажды Эдна заболела и будущий «мистер Хоккей» стал обладателем полноценной пары подержанных коньков. Так началась его блистательная карьера, которая не заканчивалась несколько десятилетий.

Настоящие коньки-«канады» оставались дефицитом и предметом роскоши в СССР до 1970-х. Свои первые «фигурки» с обтюрханными коричневыми носами, отданные нам знакомыми родителей, потому что их дочь выросла из них, я помню до сих пор. В них я научился кататься «переступанием»…

Как когда-то в 1948-м чехословацкая команда «ЛТЦ» показала «на себе» тарасовским ребятам настоящую, а не самодельную амуницию, так и в 70-е первыми нормальными коньками оказались чешские Botas. А мы все на нашей площадке, на нашем пруду, бредили коньками CCM, увиденными в том числе на канадцах в 1972-м…

Хоккей сегодня стал совсем другим, почти неузнаваемым. Прежним остался только дворовый. Точнее, он не остался, а постепенно вернулся. Хотя теперь каждый мальчишка может выйти на лед в качественной амуниции, которой тогда в природе, то есть в продаже не было, с клюшкой с загнутым крюком, что еще в начале 1970-х было очевидным дефицитом. Младшему сыну я с ретро-восторгом купил деревянную ЭФСИ (Экспериментальная фабрика спортивных изделий). Соседский мальчишка на том же самом пруду взял попробовать и вернул, разочарованный: «Нет, деревянными играть неудобно». Счастливчик…

Детский хоккей 1970-х. Снова Тарасов…



Незадолго до смерти в 1979-м Всеволод Бобров в интервью отвечал на вопрос о том, что изменилось в хоккее. Скорость, ответил мэтр, попутно отметив иные свойства игры, заимствованные у канадцев. Ну, вроде борьбы за шайбу на пятачке у ворот.

Что изменилось в хоккее 1980-х по сравнению с 1970-ми? Скорость. А сегодня? Тоже скорость. И физические кондиции игроков, которые просто проехали бы по тогдашним нехилым атлетам, как всесокрушающий курьерский поезд. Сегодняшние русские звезды выше ростом кумиров 1970-х, чье детство пришлось на послевоенное время, в среднем сантиметров на 10-15. И еще увеличилась скорость полета шайбы, изменившая, радикально изменившая тактику вратарей и их амуницию. Жесткость? Да, и жесткость. Хотя эпоха Flyers, слава Богу, больше не вернется. Это тот элемент хоккея 1970-х, по которому как-то странно ностальгировать. Все остальные элементы составляют предметы культа и ностальгии нескольких поколений, видевших хоккей Харламова и Эспозито. Для этих поколений нынешние звезды при всем их великолепии несравнимы с тогдашними. Притом, что в те времена, наверное, звезды были виднее, чем сейчас, когда на невообразимую высоту поднялся средний уровень игры.

Ностальгия не должна мешать объективному признанию поразительной эволюции игры именно в последние лет десять. Но… все равно тогдашний хоккей смотреть было интереснее.

Есть что-то иррациональное, не поддающееся описанию, в увлечениях иных эпох. Да, можно найти разумные объяснения популярности хоккея в 1970-е, и здесь мы их привели. Но есть и непознанные молекулы этой страсти, не позволявшей уходить со льда часами, и приравнивавшей игру к содержанию жизни.

Перовое касание льда, прощупывание его поверхности крюком клюшки, раскатка, торможение со снежной пылью. И игра, объединяющая память великого Жака Планта с памятью обычного пацана 1970-х. И одинаковая для всех боль от залетевшего в голень, словно отяжелевшего, замороженного теннисного мячика или этого загадочного куска резины – шайбы, истекающей льдинками и поцарапанной многочисленными прикосновениями коньков и клюшек.

«В раю мы будем в мяч играть», - писал Владимир Набоков в «Университетской поэме» (он имел в виду не футбол, а теннис). Ну и еще в шайбу. Несомненно, в шайбу… Вечерний, уже почти ночной воздух 70-х пахнет снегом, стопы ломит от многочасового катания, тающий лед на крутке и зимних спортивных штанах смешивается в неразличимых пропорциях с заливающим глаза потом. Ноги словно не свои – им привычнее в коньках. Я закидываю на плечо клюшку с клочьями изоленты на крюке, оборачиваюсь и в последний раз бросаю взгляд на опустевшую площадку, ворота без сетки, на снег, который пошел сильнее и уже заметным слоем припорошил не везде ровно залитый лед. Оглядываюсь с сожалением, даже зная, что завтра снова приду сюда…