Холодная война на льду - 5

До канадцев были чехи: «Хей, хей, до-то-го!»; Чехословакия как первый учитель; чехословацкие спецслужбы против чехословацкого хоккея...

«Похождения бравого солдата Швейка» Ярослава Гашека начинаются с того, что агент тайной полиции Бретшнейдер арестовал трактирщика Паливца и Швейка за высказывания по поводу убийства эрцгерцога Фердинанда:

«Не тревожься, — утешал Паливца Швейк. — Я арестован всего только за государственную измену.

— Но я-то за что? — заныл Паливец. — Ведь я был так осторожен!

Бретшнейдер усмехнулся и сказал с победоносным видом:

— За то, что вы сказали, будто на государя императора гадили мухи».

В марте 1950 года чешская тайная полиция прямо в пражской пивной «У Герцлику» неподалёку от Народного театра арестовала несколько человек из блестящей сборной Чехословакии — лучшей команды Европы, чемпиона мира 1947 и 1949 годов, серебряного призёра Олимпиады в Санкт-Морице 1948 года (сыграли с канадцами 0:0 благодаря первоклассной игре вратаря Богумила Модрого и получили серебро только из-за худшей разницы заброшенных и пропущенных шайб). Причём, как выяснилось позже, арестованы они были не за хулиганство в пивной, а, как Швейк, за государственную измену. Конечно, по пьяни кто-то из ребят крикнул «Смерть коммунистам!», и на это у него были основания. Но приговор всё равно был вынесен не за выкрикивание лозунгов…

Костяк команды составляли игроки ЛТЦ, с которыми в 1948 году в Москве сыграли команды, патронировавшиеся Тарасовым, уже тогда считавшим, что советским хоккеистам нужно учиться, учиться и учиться. И, в частности, у чехов. Не имевшие представления о нормальной хоккейной амуниции, советские хоккейные «менеджеры» за ночь скопировали все элементы формы чехов. Так что позаимствована у Запада была не только атомная бомба… Отец русского хоккея восхищался мастерством вратаря ЛТЦ и чешской сборной — того самого Богумила Модрого. («Особенно большую помощь оказал нашим вратарям Богумил Модрый. Он чуточку умел говорить по-русски и потому смог рассказывать немало интересного и полезного», — писал Тарасов.) В 1950-м Модрый, который к тому времени уже закончит карьеру, получит 15 лет лагерей, а лучший чешский бомбардир 21-летний Августин Бубник — 14 лет. Остальные игроки получили сроки несколько меньшие, но тоже по-сталински внушительные. Три года влепили даже хозяину пивной (см. случай гашековского Паливца).

Что же, собственно, произошло? 11 марта 1950-го сборную Чехословакии, действующего чемпиона мира, отправлявшегося на очередной мировой турнир в Лондоне, буквально сняли с самолёта. Хоккеисты должны были подтвердить официальную версию: они не едут на чемпионат в знак протеста против того, что англичане не дали визы корреспондентам Чешского радио. Очень скоро стало известно, что никаких проблем с визами, естественно, не было. Именно поэтому, осерчав, в пивной хоккеисты были несколько неосторожны в выражениях в адрес коммунистов. При этом они не знали о том, что в трактире — ну совсем как в «Похождениях бравого солдата Швейка» — сидят осведомители тайной полиции.

На самом деле лучшим представителям чешского хоккея, которых судил военный суд, потому что некоторые из них были в призывном возрасте и считались военнослужащими, вменяли эпизод декабря 1948 года. Чешской сборной, игравшей в Давосе на Кубке Шпенглера, было предложено остаться в Швейцарии и стать командой Чехословакии «в изгнании». Часть чешских хоккеистов уже осталась за границей, включая Олега Забродского, брата Владимира Забродского, капитана команды. Ему-то и поступило предложение организовать коллективное бегство лучшей хоккейной сборной Европы. Это как если бы на Западе остались не одна-две звезды балета, а целиком Большой театр.

В команде было проведено голосование: 8 — против бегства, 6 — за. Бубник, кстати, голосовал против, потому что понимал: если он окажется в эмиграции, его родители останутся заложниками и им не выжить. После этого у хоккеистов сборной были многочисленные шансы сбежать, в том числе на чемпионате мира 1949 года в Стокгольме, но они и не думали ими воспользоваться. Что не помешало закатать звёзд чехословацкого хоккея на огромные сроки.

Практически все они вышли по амнистии в 1955 году, но с уже разрушенными карьерами и здоровьем. Тот же самый Модрый умер в 1963 году в возрасте 47 лет — сказались последствия отсидки. А Бубник, пройдя через урановые рудники и фактический запрет на профессию хоккеиста после освобождения, предпочитал тренировать финнов. И, кстати, в 1960-е подготовил неплохую финскую сборную. (А Владимир Забродский всё-таки сбежит в 1965 году на Запад и станет хоккейным тренером в Швеции.)

…В том же 1950-м, согласно полицейскому рапорту 624/1950, ровесник Аугуста Бубника студент-кинематографист Милан Кундера якобы донёс в полицию на появившегося в Праге эмигранта Мирослава Дворжачека. Тот был арестован и много лет провёл в лагерях. Полицейский отчёт был опубликован в 2008 году и стал основой для моральных обвинений в отношении одного из символов чешского сопротивления, великого — без оговорок — писателя Милана Кундеры. Сам престарелый автор «Невыносимый лёгкости бытия» обвинения отвергал. Но это так, к слову, для иллюстрации положения в стране спустя два года после того, как коммунисты пришли к власти. И стали пожирать сами себя — в 1951-м состоялся процесс главы КПЧ Рудольфа Сланского. Незадолго до этого его славословила вся страна. Впрочем, после победы на чемпионате мира 1949 года будущих заключённых-хоккеистов тоже чествовала вся страна и её коммунистическое руководство.

Так Служба национальной безопасности Чехословакии едва не разрушила чешский хоккей. Но основы, заложенные ещё в 1930-е годы, оказались столь фундаментальными, что сборная ЧССР оставалась одной из сильнейших начиная уже с середины 1950-х годов.

Чешская сборная играла ещё на самом первом чемпионате мира по хоккею в Антверпене и заняла там третье место. В 1930-е и 1940-е чехословаки были одной из самых сильных команд Европы и мира. В 1938 году, кстати говоря, в матче за третье место они обыграли сборную фашистской Германии со счётом 3:0. Правда, спустя год сильнейший чешский клуб ЛТЦ по независящим от него причинам — из-за Мюнхенского сговора — стал чемпионом уже не Чехословакии, а так называемого протектората Богемии и Моравии и сохранял свой титул в 1940, 1942, 1943 и 1944 годах. После того как сборная оправилась от удара, нанесённого ей спецслужбами, чехи зарабатывали бронзу чемпионатов мира в 1955, 1957, 1959 годах, а 1961-м обошли сборную СССР, заняв второе место, сыграв вничью 1:1 с канадцами, получившими золото.

1960-е — эпоха триумфа советской школы, много позаимствовавшей у чехов (в 1948 году игроков ЛТЦ поразило, что русские не умели отрывать шайбу ото льда, а их вратари — ловить её в ловушку, зато, наученные русским хоккеем, носились на диких скоростях), стала периодом противостояния СССР, ЧССР и Швеции (не считая наезжавших канадских любительских команд). Чешские фамилии вошли в советский хоккейный фольклор. Где-то в начале 1970-х родилась знаменитая поговорка: «Проснулся я рано утром. Во рту сухи, в глазах черны. Надел на себя кохту, сунул в рот бублу и поспишил в магазин». Ян Сухи — один из ключевых защитников, много раз входивший в символическую сборную мировых первенств, Йозеф Черны — нападающий, который дебютировал в сборной ЧССР в конце 1950-х и доиграл до начала 1970-х, Иржи Кохта — нападающий, Франтишек Поспишил — защитник, оба начали играть в конце 1960-х, Иржи Бубла — нападающий, дебютировавший в 1971-м.

Ну а другая поговорка отражала иную проблему и была чрезвычайно политизирована: «У СССР две проблемы — Даманский и Недомански». Вооружённый конфликт на границе с Китаем, унёсший жизни 58 советских военнослужащих, приравнивался тем самым к хоккейным сражениям. И на этом эпизоде стоит остановиться подробнее, потому что чехословацкая сборная стала стороной в холодной войне внутри социалистического лагеря. И, пожалуй, единственным оружием, которым чехи могли отомстить Советам за вторжение в августе 1968 года.

На чемпионате мира в Стокгольме чехи заняли третье место после СССР и Швеции. Но зато результат их встреч с советской командой — 2:0 и 4:3. «Вы нам танки, мы вам — бранки (шайбы)!» Это была страшная месть за 1968-й год.

Но ещё до вторжения, в самом начале Пражской весны, чехословацкая сборная вдохновенно сыграла на чемпионате мира — 1968, проиграв СССР со счётом 5:4 и заняв второе место. Свидетели событий утверждают, что позитивный настрой сборной был связан именно с обнадёживающими общественными переменами.

21 марта 1969 года в Стокгольме чехи обыграли мощную советскую сборную, за которую играли блестящие тройки Викулов — Мальцев — Фирсов, Михайлов — Петров — Харламов (потом разлучённые на время), Зимин — Старшинов — Якушев, а в защите блистали Рагулин и Лутченко (которого многие потом ставили выше Бобби Орра). На 33-й минуте счёт открыл Сухи, а на 47-й шайбу забросил Черны, заложив основу той самой поговорки: «Во рту сухи, а в глазах черны». Капитаном был знаменитый Йозеф Голонка, играли братья Голики, в воротах стоял знаменитый Владимир Дзурилла, в нападении блистал тот самый Вацлав Недомански. В 1972 году на Олимпиаде в Саппоро он, по одной версии, плюнул в лицо Мальцеву, по другой — бросил шайбу в Чернышёва. Сам же Недомански вспоминал, что он жёстко припечатал к борту Якушева (которого канадцы называли Як-15, а Недоманского — Большой Нед) у скамейки запасных советской сборной и был обложен Тарасовым матом. Разозлившись, он ударил ни в чём не повинного, неизменно олимпийски спокойного Чернышёва…

Кстати, по одной из версий, изложенной в биографии Мальцева, написанной Максимом Макарычевым, именно поведение Анатолия Владимировича Тарасова, «провоцировавшего» чехов, стало последней каплей, за которой последовало отстранение тандема Тарасов — Чернышёв от сборной перед чемпионатом мира — 1972 в Праге. Версия эта выглядит более чем правдоподобно: это была просьба Густава Гусака, высказанная им лично Леониду Брежневу, который прекрасно помнил эпизод мая 1969 года, когда Тарасов сломал ему удовольствие от хоккея, уведя ЦСКА с площадки.

В пользу правдоподобия этой версии говорит и тот факт, что советское политическое и спортивное руководство, учитывая напряжённый характер отношений ЧССР и СССР, и не только на хоккейных площадках, ставило советским хоккеистам задачу играть с чехами максимально корректно. В наборе широко разошедшихся открыток, где представлялась сборная СССР — чемпион московского чемпионата мира — 1973, запечатлены Виктор Кузькин и Вацлав Недомански в знаменитой тёмно-синей форме сборной ЧССР, обменивающиеся вымпелами. Фотография сопровождена политкорректной подписью: «Как бы остро и напряжённо ни проходили матчи в Саппоро и в Москве, они всегда завершались крепким дружеским рукопожатием». Ну да, строго после того, как Недомански толкнул тренера сборной страны-супостата…



В 1976-м, когда на турнире на приз газеты «Руде право» мощный защитник, знаменитый номер два советской сборной, Александр Гусев слишком жёстко припечатал к борту чешского коллегу, разбор команде и самому Гусеву устраивал лично Сергей Павлов, многолетний «министр спорта» — председатель комитета по физической культуре и спорту при Совете министров СССР, в прошлом — «румяный комсомольский вождь». «Играть не будете!» — бросил Павлов в сердцах Гусеву, который после бронзы советской сборной на чемпионате-1977 действительно перешёл в финальную стадию своей долгой карьеры, но скорее по возрасту: в 1978—1979-м он доигрывал в СКА (Ленинград). Павлов, впрочем, тоже «доигрывал» свою карьеру в не слишком престижных местах — послом в Монголии и Бирме…

Шайба, заброшенная защитником Яном Сухи с подачи Ярослава Голика на 33-й минуте матча 21 марта 1969 года, имела, разумеется, символическое значение. Это был первый гол — гол в широком, в том числе политическом, смысле, — забитый в ворота оккупантов. Мало того что сама по себе игра, как и большинство матчей СССР — ЧССР, отличалась необычайным напряжением и была практически равной, о чём свидетельствует статистика бросков в створ ворот, чехи выполняли установку на победу над сборной Советского Союза любой ценой. Радовались они так, как будто выиграли в ретроспективе и перспективе все чемпионаты мира, вместе взятые. Характерно, что Вацлав Недомански на радостях ударил ворота Виктора Зингера и сдвинул их, что-то крикнув советскому вратарю, а Ярослав Голик с размаху шарахнул по верхней перекладине и фактически ткнул клюшку в маску голкиперу, явно едва удержавшись от физического контакта. И тоже не без слов. Бедный Зингер ответил за советских лидеров, за советских танкистов, за унижение чехословаков.

А настрой на победу, даже если абстрагироваться от высочайшего уровня игры, у чехов был мощный. Это была уже не спортивная злость. Милан Кундера, «Невыносимая лёгкость бытия»: «Прага неузнаваемо изменилась: на улицах он встречал других людей, чем когда-то. Половина его знакомых эмигрировала, а из той половины, что осталась, ещё половина умерла. Этот факт не будет зафиксирован ни одним историком: годы после русского вторжения были периодом похорон». Таков был эмоциональный и психологический фон хоккея с чехами.

Как относились к политической подоплёке игр с чехами игроки нашей сборной?

Среди них, разумеется, не было диссидентов. Как, впрочем, не были диссидентами и хоккеисты ЧССР — они всего лишь выражали доминирующие среди чехов и словаков настроения после ввода советских войск. Из той блестящей плеяды хоккеистов на Запад стремился и в итоге там оказался в 1974 году Недомански — он играл в Detroit Red Wings. Это уже потом, много позже, случился побег братьев Штястны, тоже, как и Недомански, звёзд, строго говоря, словацкого хоккея. Петер Штясны получил предложение уехать за океан ещё в 1976 году, но его мечтой было играть за сборную, которая в то время громила всех подряд, включая «красную машину» Виктора Тихонова. (Тогда в сборной ЧССР играли Петер и Мариан, а Антон Штястны присоединился к национальной команде в 1979-м.) В 1980-м Петер и Антон, связавшись с канадскими скаутами, заявили о своём запоздалом согласии играть в Северной Америке. Мариан, который, будучи отцом троих детей, не имел возможности оставить членов своей семьи заложниками, мог лишь позавидовать братьям, надевшим синие свитера Quebec Nordiques (бывшей команды ВХА, которая после распада лиги играла в НХЛ). На следующий год братья воссоединились в Квебеке. Петер Штястны потом будет удостоен самой высокой для хоккеиста чести — избрания в Зал хоккейной славы.

Наши игроки, которые тогда и помыслить не могли о том, чтобы играть где-то ещё, кроме СССР (только у тренеров были шансы уехать куда-нибудь в Финляндию или Японию, да и то уже в более поздние времена), могли себя ощущать только солдатами, выполняющими приказ, причём приказ высшего руководства страны. В сборной были парторг (Петров) и комсорг (Третьяк), костяк команды составляли хоккеисты ЦСКА, то есть офицеры. За победы полагались высокие правительственные награды, вплоть до орденов Ленина и Трудового Красного Знамени. В том числе и прежде всего за игры с чехами. (Хотя и чехословацкие спортсмены получали ордена и медали разных достоинств — социалистический подход к спорту никто в этой стране не отменял.)

Что вообще могли думать о чехословацких событиях или совсем молодые ребята, рекрутированные из провинциальных моногородов, или опытные бойцы, воспитанные идеологизированным Тарасовым? Что могли думать о противостоянии с чехами спортсмены, чьё детство пришлось на 1950-е годы или в крайнем случае на начало 1960-х, молодые люди, которые получали от партии и правительства всё — от квартир и машин до орденов, званий и всесоюзной славы? Их воспитывали советская семья, школа, улица, тренеры. Единственным «диссидентством» для них был алкоголь и гулянки — а как ещё могли развлекаться люди, большую часть времени заточённые на спортивных базах? У них была простая и внятная мотивация — защищать честь и славу Родины. «Эй, вратарь, готовься к бою, часовым ты поставлен у ворот!» — это же были слова не с пустой семантикой. На предложение поиграть за рубежом за деньги в те годы они могли ответить только так, как футбольный голкипер Антон Кандидов из «Вратаря республики» Льва Кассиля: голкипера сватали в сборную Ватикана за сто тысяч лир жалованья: «Ах ты, зараза! — заорал Антон. Он бешено колотил себя в грудь и топал ногами. — На бога, на папский паёк меня берёшь!.. Ты всерьёз сторговать меня хочешь?!»

Даже иные соблазны не могли взять за живое советского спортсмена. Так, в 1966-м на Олимпиаде в Любляне (она же чемпионат мира — тогда они были совмещены) Александр Рагулин отверг сексуальные притязания некоей миллиардерши, обезумевшей от созерцания гренадерской комплекции защитника, и предпочёл провести вечер с товарищами по команде. Правда, даже если бы ему пришло в голову позабавиться с миллиардершей, компетентные органы нашли бы способ отлучить его от хоккея и от армии, и никто бы не посмотрел на то, что это лучший защитник страны.

Характерно, что Вячеслав Старшинов написал в 1970-е диссертацию на тему «нравственного долга и ответственности спортсмена». Тут не до шуток — это были не просто слова, а действительно предмет для исследования хоккейной мотивации. К тому же как поэт в России больше, чем поэт, так и команда в СССР была больше, чем команда. Даже тактика советского хоккея строилась на коллективизме. Тарасов обосновывал это теоретически и, в частности, в книге «Совершеннолетие», написанной после чемпионата мира в Вене 1967 года, отмечал: «Однако при таком хоккее, при игре в одно касание спортсмен, отдающий пас, часто остаётся в тени (особенно в глазах неквалифицированных зрителей), и потому на такую манеру игры могут идти не все спортсмены, а только те, кто ради общего успеха согласен быть как бы на втором плане, только те, у кого хороший, добрый характер. Кто, перефразируя Константина Сергеевича Станиславского, любит не себя в хоккее, а хоккей в себе".

Я твёрдо убеждён, что подлинный коллективизм в современной классной хоккейной команде возможен только в том случае, когда в ней, в этой команде, играют добрые, умные, хорошие и скромные люди, умеющие уважать и любить своих товарищей, люди, которые всегда готовы бескорыстно прийти на помощь другу».

Это уже потом именно канадский хоккей «развратит» советских хоккеистов. Причём не идеологически: они просто захотят попробовать себя в другой хоккейной рамке — это не менее сильная мотивация, чем долг советского офицера и любовь к родине. Парадокс состоял в том, что едва ли не первым, кто задумался о карьере в НХЛ, был человек, ставший витриной советского хоккея, — Третьяк. Считается, что сравнительно раннее окончание его карьеры было вызвано именно тем, что его не пустили играть в Северную Америку.

В общем, находясь на льду, наши хоккеисты вряд ли думали о справедливости или несправедливости вторжения. Они видели перед собой злую, сильную, замотивированную команду, которую тем более надо было победить. Опыт таких игр психологически должен был помочь справиться с канадцами, где к сугубо спортивным эмоциям добавлялась ненависть к идеологическому противнику, покусившемуся на авторские права на хоккей с шайбой.

Продолжение следует…