Холодная война на льду - 7

Суперсерия сделал вратарей знаменитыми по обе стороны океана...

«Вратарь — половина команды». Эту почти монтеневскую максиму любили повторять в 1970-е. При всей своей дидактической приглуповатости, она — почти правда. Вратари в первом же матче суперсерии вошли в историю. Владислав Третьяк слишком быстро пропустил две первые шайбы, зато во втором и третьем периоде оказался непробиваемым. Кен Драйден не справился с манерой игры русских, и красная лампочка зажигалась за его воротами семь раз. Правда, не всегда в этом была его вина — почти все голы были очень красивыми.

У меня была книга с фотографией Мальцева и Эспозито на обложке, тонированной в оранжевый цвет. Кен Драйден, «Хоккей на высшем уровне». С размашистым и странным, как руническое письмо, автографом Третьяка. Книга исчезла, и кто теперь вспомнит, куда она подевалась. Канула куда-то и другая книга — «Когда льду жарко» Третьяка. Я не столько любил её читать, сколько разглядывал фотографии. Третьяк был вообще главным человеком в жизни, потому что я хотел стать вратарём, носить на спине № 20, странный для голкипера, который всегда № 1, расчищать коньками вратарскую зону, как он, постукивать клюшкой по штангам и по щиткам, быть во всём на него похожим, включая причёску.

Кен Драйден тоже стал иконой. Памятником. Причём абсолютно роденовского масштаба. Всё из-за его манеры задумчиво опираться на клюшку во время остановок игры, разворачиваясь во весь свой немаленький рост.

Третьяк и Драйден уже были крупные ребята. Тогда это с вратарями случалось не слишком часто. Сегодня, ввиду ускорения полёта шайбы, приветствуются крупные вратари, способные закрыть телом большую часть ворот. А тогда шайбу ещё можно было поймать. Причём из стойки standup, а не из стойки butterfly, благодаря которой сегодняшние голкиперы всё больше напоминают механических людей или вратарей из настольного хоккея. И из которой так удобно падать в шпагат, в котором сегодняшние голкиперы в основном и пребывают большую часть времени, перекрывая растолстевшими за десятилетия развития хоккея щитками углы ворот. А раньше, в 1960-е, вратари летали из угла в угол, как пух из уст Эола, — невысокий Жак Плант, подвижный Джерри Чиверс, танцующий в створе ворот Терри Савчук. И в 1970-е вратарь мог быть совсем маленьким, как, например, Владимир Мышкин, — главное, чтобы он обладал тактическим чутьём и быстрой реакцией.

Вратарь в хоккее — это призвание и страсть. Вратарём в хоккее быть страшно. «Кирпичами в тебя кидаются», — определял положение вратаря в хоккее легендарный голкипер сборной СССР 1960-х Виктор Коноваленко. Один из американских журналистов говорил, как он случайно увидел торс Терри Савчука после тренировки. Это было, как он выразился, «поле сражения» — столько на нём сияло синяков разного цвета и ран. История вратарской маски и борьбы вратарей за маску вразрез с мнениями тренеров по поводу того, что они перестанут видеть шайбу, — это как история борьбы за всеобщее и равное избирательное право. До него надо было дожить, его надо было завоевать.

Лицо — самое уязвимое место вратарей, говорил знаменитый голкипер Гленн Холл, звезда 1960-х. Весельчак Джерри Чиверс не любил тренироваться. Однажды на тренировке Boston Bruins, где он играл, шайба попала ему в маску чуть выше глаза. Чиверс решил, что это достаточный повод пойти «страдать» в раздевалку. Гарри Синден, тренер Bruins эпохи расцвета этой команды, в жёстких выражениях вызвал его на лёд. Тогда Джерри нарисовал на маске рану с двенадцатью швами, демонстрируя, что было бы, если бы его лицо не было защищено. Это была невинная шутка. Но со временем его маска, на которой он отмечал все попадания шайбы в лицо, стала символом уязвимости хоккейных вратарей.

                           

Маска — это ещё и боевая раскраска вратарей, есть в ней нечто языческое, апеллирующее к высшим силам. Чтобы не пропустить шайбу, чтобы шайба не убила. Психология вратаря — это психология одиночки в команде. Голкипер — самый одинокий и самый философски настроенный персонаж. Перед игрой Кен Драйден мог провести целый день в гостиничном номере, сосредотачиваясь и настраиваясь на матч. Представить себе нападающего или защитника в таком же заточении решительно невозможно. Лучшие книги изнутри хоккея написаны именно вратарём — Драйденом. Он из створа ворот вёл летопись команды. В книге «Игра» он увековечил легендарных Canadiens 1970-х.

«Молодой человек, где ваш мячик?» — спрашивал Тарасов Третьяка в столовой. Другие могли спокойно есть, а вратарь должен был ощущать что-то летящее в него всё время бодрствования.

Образ вратарей всегда размыт. В них есть загадка, потому что лица не видно. Видны только глаза — внимательные-внимательные. И лицо, когда вратарь снимает маску, почти всегда не соответствует представлениям о том, как может выглядеть голкипер.

Вратарь — талисман команды. Когда команда готовится вступить в игру, она собирается вокруг вратаря. После победных матчей полевые игроки устремляются к своему вратарю. В прежние времена была традиция качать голкипера. Во время пауз в игре полевые игроки похлопывают ободряюще вратаря по щиткам — он их тыл, надежда и опора. Не зря отбитые и пойманные шайбы по-английски называются saves — буквально «спасения».

Он же, вратарь, не должен переоценивать своё значение. Одной из заповедей Жака Планта было: «Никогда не критикуй полевого игрока, если он сделал ошибку. Твоя работа — исправлять ошибки».

Глазами вратаря 2 сентября выглядело так: «Когда в 19:15 мы вышли на лёд, я довольно сильно нервничал. «Форум» был словно наэлектризован. В зале не было ни одного свободного места. Всю разминку зрители приветствовали нас стоя, а когда на лёд вышли русские, зал, к моему великому удивлению, устроил им такую же овацию. Меня это потрясло. Я плотно сжал губы. Спина напряглась. Мною овладела решимость. Мне казалось, что я готов к бою» (Кен Драйден. Хоккей на высшем уровне).

Третий вратарь сборной Канады на суперсерии, Эд Джонстон из Bruins, наблюдая за Третьяком, говорил, что тот исповедует такой же «научный подход» к игре, что и Жак Плант. Но в первые минуты первого исторического матча серии научный подход и подражание Планту Третьяку не помогли. Канадцы забросили два быстрых, обескураживающе быстрых гола.

На самом деле разочаровывающей была самая первая шайба, заброшенная Эспозито на добивании. Уж очень нервозной была атмосфера. Георгий Рагульский, представитель советского спортивного чиновничества, стоявший на красном ковре перед игрой рядом с самим Трюдо, волновался так, что едва справлялся со своим лицом. Чего, впрочем, нельзя было сказать об одетых в одинаковые синие клубные пиджаки с нелепо яркими пуговицами Всеволоде Боброве, весёлом и доброжелательном, и Борисе Кулагине, спокойном, как статуя Будды. Они дружелюбно пожимали руки элегантным, как и основная часть публики в монреальском «Форуме» в этот вечер, Гарри Синдену и его помощнику Джону Фергюсону.

Тогда не высчитывали время владения шайбой, но после первого гола наши по этому показателю доминировали: до седьмой минуты, когда Хендерсон во второй раз распечатал Третьяка, в игру вступал, и вполне всерьёз, только Драйден. Игра вообще в первом периоде велась корректно, на очень низких скоростях, соперники приглядывались друг к другу, не слишком удачно играли в большинстве. Хотя после второй шайбы казалось, что с суперсерией всё ясно — канадцы сильнее.

Нюанс состоял только в том, что Бобров предупреждал команду — не паниковать, если пропустим быстрые голы. Никто и не паниковал, хотя в первом периоде совершенно потерялись самые техничные и яркие — Харламов и Мальцев. Отличились Петров с Михайловым и спартаковская тройка, особенно заметным, в том числе и благодаря габаритам, был Якушев. Первую шайбу забросил Зимин, вторую — на добивании, после того как Драйден парировал бросок Михайлова, — Петров. Это случилось за две с половиной минуты до конца первого периода. В игре произошёл очевидный перелом.

Психологическая разгрузка автоматически раскрепостила тайное русское оружие — Валерия Харламова.

                      

Наш выдающийся форвард забросил за время всей суперсерии всего три гола. Потому что после того, как он в первой же игре отличился, причём необычайно эффектно, канадцы держали и прикрывали именно его, и Харламов зарабатывал очки результативными передачами. Персонально к нему был прикреплён Рон Эллис, потом Бобби Кларк повредил Харламову лодыжку, «вырубив» его до конца серии. (К этой истории мы позже ещё вернёмся.) И вообще, как говорил потом тот же Эллис, «этот уровень нашей агрессии был незнакомой территорией для русских».

Получается, что своими великолепными голами во втором периоде первой игры Харламов чуть ли не подписал сам себе приговор. Причём на долгие годы вперёд. За ним всегда велась самая настоящая охота. В шестом матче суперсерии 1974 года Харламов был просто избит защитником Риком Лэем. А когда в январе 1976 года во время очень грязной игры ЦСКА с самой жестокой командой НХЛ, задававшей моду на «жёстких парней», — Philadelphia Flyers — Харламова в очередной раз чуть не убили и он лежал на льду, будучи не в силах подняться от боли, Константин Локтев в знак протеста увёл команду с площадки. Мировому хоккею Валерий Харламов нужен был живой и непокалеченный. Тогда ЦСКА проиграл 1:4, потому что вернувшиеся на ледовую арену игроки были морально раздавлены невероятной грубостью Flyers.

Пока же, в монреальском «Форуме», накалявшемся от жары и духоты, игра шла относительно корректно, хотя даже во время этого матча был заметен своей немотивированной грубостью Бобби Кларк, который, правда, пока отыгрывался на Александре Мальцеве, блестяще ассистировавшем Харламову. Сам Мальцев, обладавший шикарной размашистой обводкой, был фактически выключен агрессией канадцев: они встречали его запрещёнными приёмами там, где он не привык их ожидать, играя в европейский хоккей. Было видно, что, в очередной раз поднимаясь со льда, Мальцев был даже не просто возмущён, а оскорблён — почему ему не дают играть красиво, как он привык?

Наверное, канадцы поняли, что у них проблемы, когда познакомились с мастерством Харламова. Второй ключевой проблемой стала игра взявшего себя в руки Владислава Третьяка. Канадцы не могли понять, как Харламов забросил эти две магические шайбы. Но они не могли найти ключа и к воротам Третьяка, который даже на колени не падал, когда они расстреливали его в упор. Словно прочитывал мысли канадцев на расстоянии.

Вот как об этом писал Кен Драйден в книге «Хоккей на высшем уровне», которая в оригинале называлась «Вбрасывание на высшем уровне»: «И вообще, сомневался ли кто-нибудь в том, что мы легко преодолеем сопротивление русских? В этом усомнился Валерий Харламов. Он играл на левом крыле первой тройки советской команды и двигался с неимоверной быстротой. Находясь у противоположного борта, он получил шайбу от Александра Мальцева. Ушёл от Рода Джилберта, обыграл Дона Оури. Совершенно неожиданно шайба проскакивает у меня между ног и влетает в ворота. Русские повели 3:2. И тут они стали играть с нами в «ну-ка, отними». Даже когда это нам удавалось и мы овладевали шайбой, её отбирал у нас Третьяк. Трое наших выходят против одного русского. Возможность сравнять счёт. Шайба попадает к Фрэнку Маховличу. Бросок. Третьяк накрывает шайбу. Гола нет. Потом Джилберт и Жан Рателль выходят вдвоём против одного защитника. Рателль пасует Джилберту. Третьяк чуть выходит вперёд и берёт шайбу. В середине игры Харламов с Мальцевым опять врываются по центру в нашу зону. Харламов начинает обходить одного из наших защитников (это был Род Силинг, партнёр Дона Оури. — А.К.). Неожиданно, не закончив обводку, он бросает шайбу. Я среагировал слишком поздно, и шайба мимо моей перчатки влетает прямо в сетку ворот. Русские ведут 4:2».

Когда Харламов забрасывал и первую, и вторую шайбу, казалось, что он гипнотизировал защитников и вратаря. И не только защитников, потому что своё движение — раскатку — он начинал, как правило, из зоны советской команды. Движения его были скупы и очень пластичны, никто не мог угадать, что он будет делать дальше, а скорость была столь велика, что раздумывать-то особо не приходилось — Харламов уже оказывался за спинами защитников. Не думаю, что в пропущенных голах есть вина Драйдена, — он просто не успевал понять, что произошло. Во втором случае он вообще не ждал броска.

«Его первый гол просто фантастичен! — писал о Харламове Гарри Синден. — Я увидел, как Эспозито и Маховлич пожимали плечами, глядя друг на друга, словно говоря: «Разве можно в это поверить?»

Удивительным образом история с двумя фантастическими голами повторилась два года спустя, в суперсерии-1974. В первой же игре Харламов начал раскатываться из зоны защиты и закончил свой спринтерский забег тем, что проскочил между Жан-Клодом Трамбле и Пэтом Стэплтоном, поймав их на невидимые миру финты, и перебросил шайбу через распластавшегося Чиверса. То же самое он проделал в шестой игре серии. И, почти как в 1972 году, это были единственные два гола Харламова за весь турнир.

«Первый гол высвечивает такое качество Харламова, как великолепная обводка, второй — точность и силу его броска, — писал историк хоккея Тод Дено. — Оба гола иллюстрируют его взрывную скорость». Эти качества Харламова остались незамеченными скаутами, хотя во время тренировок и разминок прямо перед началом серии Гарри Синден опытным глазом отметил для себя именно этого форварда. Котом в мешке оказался для канадцев и Владислав Третьяк. «Скауты должны быть расстреляны», — констатировал в своей грубоватой манере Фил Эспозито.

Скорее всего, фраза, которую приписывают Харламову, якобы получившему предложение перейти в НХЛ за миллион долларов: «Без Петрова и Михайлова не пойду», — легенда. Во-первых, тогда Харламов играл не с Петровым и Михайловым, а с Мальцевым, с которым его связывала очень близкая дружба и вне льда. Во-вторых, сюжет с 1 млн долларов появился 4 сентября в газете Globe & Mail, которая цитировала владельца Toronto Maple Leafs Харольда Балларда, заявившего, что он отдал бы миллион за этого «лучшего молодого нападающего в мире». Но, по воспоминаниям Бориса Михайлова, которые приводит в своей книге «Александр Мальцев» Максим Макарычев, капитан сборной СССР, как старший в команде, ответил Балларду, появившемуся в раздевалке советской сборной: «Я поблагодарил канадца за приглашение и, естественно, отказался, подчеркнув, что мы советские миллионеры, нам и дома хорошо».

4:2 — итог второго периода. 18 812 зрителей «Форума» и миллионы канадских телезрителей усомнились если не в лозунге предвыборной кампании Трюдо «Страна сильна», то в безусловном превосходстве канадского хоккея над советским. Всеволод Михайлович Бобров снял пиджак — так ему было жарко. То же самое сделал на трибуне Пьер Эллиотт Трюдо.

Харламов мог забросить в третьем периоде ещё пару голов, не говоря о нескольких его изящных индивидуальных проходах в манере, совершенно незнакомой для канадцев, — несмотря на то что игра в НХЛ строилась на индивидуализме хоккеистов, никто из них не обладал обводкой такого качества, а стиль отличался прямолинейностью.

                          

Драйден в книге «Игра» писал, что русским хоккеистам всегда нужен extra man, партнёр для передачи, и если его нет, то они теряются. Это точное замечание с той позиции, что советская сборная играла в комбинационный хоккей и очень дорожила шайбой. И в то же время это необычайно странное наблюдение, поскольку именно индивидуальное мастерство Харламова больше всего поразило канадскую публику, а все три гола, заброшенные в третьем периоде Михайловым, Зиминым и Якушевым, стали иллюстрацией к высочайшему именно индивидуальному мастерству советских хоккеистов. Например, Борис Михайлов поймал Драйдена на противоходе, а Александр Якушев выдержал такую эффектную паузу, что вратарь успел два раза привстать и лечь, прежде чем 15-й номер советской команды перебросил через него шайбу.

Другое дело, что каждая из этих заброшенных шайб была результатом комбинаций, но не сложных и медлительных, а очень быстрых и основанных опять же на индивидуальном мастерстве тех, кто делал результативную передачу, — Шадрин, прежде чем отдать шайбу Якушеву, изящно обвёл канадского защитника.

Синден ждал от советской сборной комбинационной игры. Но он готовился к коротким пасам. Совершенной неожиданностью для него стали длинные первые передачи от защитников и быстрое начало атак именно из зоны защиты. Что, по признанию Бориса Кулагина, было продуманной тактикой.

У канадцев же в первой игре не сработало ничего из того, на что полагался Синден. Маховлич, Эспозито, Курнуайе выглядели собранием индивидуальностей, но никак не сыгранной тройкой. А сыгранная тройка Рателля из Rangers, самая результативная в НХЛ сезона-1971/1972 — 312 очков, просто никак не смогла себя проявить, не приспособилась к советскому стилю игры.

Сыгранность, физическое превосходство, индивидуальное мастерство — по всем этим показателям советская сборная в первой игре была сильнее. Да и вели себя наши гораздо более спортивно, чем канадцы, которые едва не затеяли две драки в третьем периоде — после нападения Вика Хэдфилда на Третьяка и удаления Лапуана, когда раздосадованный Эспозито ударил Петрова только потому, что тот попался ему под руку.

За пять секунд до конца игры, когда Блинов спокойно катался с шайбой, растягивая время, оставшееся до окончания исторического матча, канадскую скамейку покинул Гарри Синден. На послематчевое рукопожатие канадцы не вышли. Только Кен Драйден — всё-таки интеллигентный человек с университетским образованием — приветственно поднял клюшку и, словно бы извиняясь за товарищей по команде, смущённо кивнул.

Зато публика «Форума» спасла репутацию Канады — она аплодировала советским хоккеистам, которые отблагодарили её, подняв кверху клюшки. Возможно, зрители понимали, что присутствуют при рождении хоккея нового типа.

Советская команда повторила успех и выиграла с почти таким же счетом, как и в 1954 году. Только на этот раз цвета Канады представляла не любительская Lyndhursts, а сборная НХЛ. Что и позволило газете Globe & Mail выйти с заголовком, который вошёл в историю: «Canada mourns hockey myth» («Канада оплакивает хоккейный миф»).

Продолжение следует…