Холодная война на льду - 15

Фил Эспозито: «…да хрен бы с ними»...

                           

Победа в Суперсерии была очень важна для канадской идентичности, разорванной квебекским сепаратизмом. Сборная должна была приземлиться в Монреале, где ее поджидал в аэропорту Дорвель лично премьер-министр Пьер Трюдо, лидер левоцентристской Либеральной партии, уже четыре года находившийся у власти и готовившийся к выборам. Алан Иглсон, напротив, был функционером правой Консервативной, точнее – Прогрессивной консервативной партии Канады, с 1867-го – года, когда обе партии были образованы, извечной конкурентки либералов. Система была бы очень похожа на американскую с ее соперничеством демократов и республиканцев, если бы не молодая Квебекская партия, которая во главе со своим лидером Рене Левеком ставила перед собой сепаратистские цели (Левек потом станет премьер-министром провинции Квебек). Несмотря на то, что Трюдо ввел в Канаде официальное двуязычие, квебекская проблема не сходила с повестки дня. А в 1970-м году монреальцам, включая хоккеистов, довелось увидеть на улицах города танки, введенные премьер-министром Канады для подавления выступлений сепаратистов. Хоккеисты, с одной стороны, чурались политики, и в раздевалке Canadiens можно было услышать примерно следующее: «Мы выигрывали Кубок Стэнли при либералах, выиграем его и при «пикистах» (от аббревиатуры PQ, Partie Quebecois, Квебекская партия. – А.К.), какая разница?» Но при этом чужой для Монреаля Кен Драйден на всякий случай усиленно штудировал французский язык, а в 1971 году Анри Ришар обвинил тренера команды Эла Мак Нила в «некомпетентности»: многие считают, что причиной было его незнание французского языка и плохой контакт с франкофонными игроками. Несмотря на то, что команда Мак Нила выиграла Кубок Стэнли, сам он был сослан на берег Атлантического океана в город Галифакс, где возглавил команду Американской хоккейной лиги (АХЛ) Nova Scotia Voyageurs. В своей книге «Игра», посвященной в основном Montreal Canadiens, Кен Драйден упоминает эпизод середины 1970-х, когда соседи по комнате Марио Трамбле и Пит Маховлич подрались с такой энергией, что Питер, недолюбливавший французских канадцев, оказался в больнице.

…Пьер Трюдо ждал на аэродроме самолет со сборной Канады, чтобы поприветствовать героев и заодно, естественно, набрать политические очки. Допустить этого Алан Иглсон не мог. К изумлению премьер-министра, в течение пятнадцати минут хоккеисты не выходили из самолета, и в результате покинули его не через задний, а через передний выход – Иглсон добился своего. Простодушного Эспозито эта ситуация сильно разозлила и он остался в салоне. Тони Эспозито и Уэйн Кэшмен были настолько пьяны, что все равно не могли встать с кресел. В этом состоянии Пьер Эллиотт Трюдо, потерявший терпение и лично поднявшийся в самолет, и застал троицу. «Извините, мистер Трюдо, - сказал лидер сборной, которая к этому моменту уже перестала быть командой, - но они хотели, чтобы мы вышли через переднюю дверь, потому что вы либерал, а они консерваторы, а я подумал… да хрен бы с ними». «Понимаю, - ответил премьер-министр, - Но я только хотел пожать вашу руку. Спасибо».

Когда Иглсон вернулся в самолет за оставшимися в нем звездами, Эспозито встретил его неполиткорректными словами. Примерно такими же, каких когда-то удостоился от него Горди Хоу, а совсем недавно – Борис Кулагин. «Я не хотел, чтобы меня использовали в политических целях», - вспоминал потом лучший канадский игрок Серии.

Следующая остановка – Торонто, проливной дождь, толпы людей, встречавшие героев, Эспозито со сломанным носом и его короткая зажигательная речь – отдаленное эхо ванкуверского обращения к нации, освиставшей своих хоккеистов: «Вы, ребята, доказали, что я был не прав».

Мэр родного города братьев Эспозито звал их в Солт-Сент-Мэри, но они не поехали – Тони торопился в Чикаго, а Фил, обремененный к тому же ссорами с женой, которую он почти решился бросить, в Бостон. К тому же после столь неординарных событий и вселенской славы нужно было готовиться к рутинному началу сезона НХЛ.

Команды Канады 1972 года больше не было. Большинство победителей уже тогда понимали, что миновал лучший сентябрь в их хоккейной карьере и даже просто биографии. Ничего сопоставимого с этим успехом не было и уже не могло быть. Суперсерия практически для каждого эмоционально, ментально, физически оказалась той планкой, перепрыгнуть которую после состязаний с русскими довелось далеко не всем. Даже тем, кто потом сыграл в Суперсерии-1974 в команде ВХА. Даже тем, кто участвовал в последующих соревнованиях вроде Кубка Канады, Кубка вызова, чемпионате мира. Даже тем, кто сыграл в новогодней Серии 1975/1976, когда ничья в игре ЦСКА и Montreal Canadiens снова обозначила равновесие двух хоккейных школ, а победа Philadelphia Flyers над армейцами лишь подчеркнула гибельную ветвь развития хоккея – жестокость как принцип, жестокость как шоу, жестокость как эффективное средство подавления соперника. С ЦСКА тогда сыграют и Драйден, и Курнуайе, и Пит Маховлич, а в другой игре – Кларк. Но все то, что они показали – и хорошего, и плохого – было лишь бледной тенью сентября 1972-го. А ощущение триумфа, абсолютного триумфа, тоже оказалось неповторимым.

В сентябре 1972-го парни, собранные Гарри Синденом, не сразу, к московской части Серии, все-таки стали командой. Потом они и вошли в историю XX века как команда, но при этом собственно командой перестали быть. Это остро почувствовал Фил Эспозито, которого много лет спустя Кен Драйден назовет «эмоциональным сердцем команды»: «Мне (в Бостон. – А.К.) позвонил премьер-министр Трюдо и спросил, не хотел бы я прибыть на церемонию награждения в Оттаву. Я ответил: «Нет, спасибо, не хочу. Я сделал то, что сделал, вот и все». И это после того, как Эспо вышел из тени своего одноклубника Бобби Орра, доказал, что он не случайно забивал в последние годы больше Халла и Ришара, что именно его лидерство, его эмоции, его заброшенные шайбы, его мастерство привели команду Канады к главной победе в истории канадского хоккея. Попробовал бы он так себя повести, будь он игроком любой советской команды – вылетел бы из хоккея с волчьим билетом и без комсомольского (партийного) билета в никуда, с лишением офицерского звания. Несмотря на былые заслуги…

                       

Встреча с Барбарой Стрейзанд была для Пьера Трюдо более приятной, чем с приземлившейся в Монреале сборной Канады

В книге «Игра» Драйден писал: «Команда, которая «больше, чем просто хоккейная команда», спортивный, культурный, политический институт, которая вдохновляет на романтические настроения не только своих поклонников, остается всего лишь хоккейной командой, если она проигрывает – и вся романтика исчезает». Команда Синдена победила и была окружена ореолом романтики. Но вся романтика, все то, что конвертировалось в легенду, в хоккейную славу, остались в прошлом. Жизнь, как принято говорить в таких случаях, жестче. В 1975 году Гарри Синден, будучи генеральным менеджером Boston Bruins, продал Эспозито, с которым он в той же команде на посту главного тренера выигрывал Кубок Стэнли. Продал великого форварда, даже не поговорив с ним. И кому? Заклятым врагам бостонцев – New York Rangers.

Это было страшным ударом для Эспозито, который еще находился в отличной форме и считал Бостон своим домом. Эспо так и не простил этого шага Синдену: «Гарри не получил бы работу в Национальной хоккейной лиге, если бы мы проиграли русским в Серии-1972; я, быть может, больше, чем любой другой хоккеист из этой команды, внес вклад в эту победу. Я думаю, что он задолжал мне. Я до сих пор думаю, что он должен мне». Это было сказано в 2003 году.

Но как же этот парень любил хоккей! Даже в Rangers он стал лидером, приведя команду в 1979 году к Кубку Стэнли в свои 37 лет! В 1976-м Эспозито сыграл в Кубке Канады (тогда на этом «своем» своего рода чемпионате мира канадцы победили, и в звездном составе были Савар, Лапуан, Эспозито, Перро, Кларк, Пит Маховлич и еще Бобби Халл), в 1977-м – на чемпионате мира (тогда канадцы стали четвертыми, но и наши взяли только бронзу). В 39 лет Эспо закончил играть: больше него голов забросил только Горди Хоу. Но он и играл намного дольше.

1970-е заканчивались своего рода «пересдачей материала»: соперничество двух хоккейных держав, начавшееся в сентябре 1972-го, проверялось в очередной раз в феврале 1979-го. В Нью-Йорке в серии игр до двух побед Канада под руководством многолетнего тренера Montreal Canadiens Скотти Боумена выставила команду, в которой вратарями были игроки Серий-1972 и 1974 Драйден и Чиверс, из того, легендарного состава, значились неувядающие защитники Лапуан и Савар, нападающие Перро и Кларк. У наших из классического состава «сохранились» Третьяк, Васильев, Цыганков, Михайлов, Петров, Харламов. Эпохе семидесятых шла на смену эра нового, «смешанного», хоккея. Но главное, что оставалось – равновесие советского и канадского больших стилей. (И это притом, что в канадской сборной играли шведы Сальминг, Хедберг и Нильсон, втянувшие канадцев в хоккейный «шведский брак».) Снова была равная игра, и опять состоялся запоминающийся исторический матч, когда в решающей встрече наши выиграли со счетом 6:0, а Владимир Мышкин, выставленный Тихоновым вместо Третьяка, творил чудеса в воротах.

Советский хоккей последовательно и по-научному извлекал уроки из Суперсерии-1972. Бобров сразу же по окончании Серии отправился наблюдать за канадцами в Прагу в их же самолете. Весной 1973 года по приглашению руководства НХЛ Бобров, Кулагин и Харламов в качестве почетных гостей (и триумфаторов чемпионата мира-1973) посетили матчи финала Кубка Стэнли. Это был жест признания. Кулагин уже после игр с ВХА скептически-реалистично оценивал возможности советского хоккея: «Многие из наших сильнейших игроков действительно не уступают лучшим профессионалам НХЛ – в Серии-72 была борьба равных. А если, скажем, провести соревнование между пятью, например, сборными? Боюсь, в соперничестве – за исключением первых команд – наши шансы крайне малы».

В интервью «Спорт-экспрессу» в 2010 году Александр Якушев так посмотрел на взаимопроникновение стилей: «Теперь при взгляде на НХЛ иногда появляется ощущение, что их хоккей похож на тот, что был в Советском Союзе… А мы разбавили свой стиль заокеанской грязью. В Суперсерии научились зацепам, подножкам, толчкам руками. После 1972 года невольно отошли от своего фирменного хоккея и поселили эту грязь в свой чемпионат».

Разумеется, вся эта драматическая история имела политические последствия. А если быть точным, то, скорее, даже ментальные. Пожалуй, именно контакты хоккеистов стали самым главным инструментом наведения мостов между двумя системами, причем без особых «жертв» с обеих сторон. Во всяком случае хоккеисты до поры до времени не убегали на Запад, как артисты балета, не диссидентствовали, как писатели и художники. Они были одновременно и «знаменем» Советского Союза, и чрезвычайно популярными фигурами на Западе, русскими «с человеческим лицом». Это уже много позже, через 10 и более лет после Серии, предложения поиграть в НХЛ уже не казались такими шокирующими и нелепыми. Это было главное, чего вообще хотели в своей карьере многие звезды советского хоккея. Но это потом, а пока, как писал Владислав Третьяк в книге «Хоккейная эпопея»: «Мы были пугалом для большей части человечества. А сами, в свою очередь, черт знает что думали о канадцах. Не будет преувеличением сказать, что та Серия стала первым мощным импульсом к сближению Востока и Запада, к взаимопониманию, к возникновению доверия. Еще далеко до крушения тоталитарной системы, еще крепок лед «холодной войны», но рука к дружбе уже протянута и сделали это мы, хоккеисты».

Весьма символичным оказался тот факт, что с 1973 года послом СССР именно в Канаде оказался будущий «архитектор перестройки» Александр Яковлев. В конце 1960-х - начале 1970-х он работал и.о. завотделом пропаганды ЦК КПСС. И, разумеется, имел отношение к такому идеологизированному сюжету, как организация игр СССР-Канада. Вот что он писал в предисловии к книге Третьяка «Хоккейная эпопея»: «Еще работая перед командировкой в Канаду в отделе ЦК КПСС, курировавшем, в частности, и спорт, я имел отношение к обсуждению вопроса о встрече с канадцами. Аргументы против этой идеи выдвигались один за другим.

Во-первых, тогда у нас принципиально не признавался профессиональный спорт.

Во-вторых, как обычно в подобных случаях, высказывались сомнения в благонадежности некоторых ведущих спортсменов. Это по линии КГБ.

В-третьих, нужны были только победы, а доминировало мнение, что дело кончится позором. И так далее...

Пожалуй, только великий знаток спорта Николай Озеров да Анатолий Тарасов верили в то, что встречи пройдут на равных, закончатся достойно.

Решение было принято.

По воле судьбы на мою долю выпала счастливая возможность увидеть вдохновляющие результаты этого решения.

…Возможно, в истории культурных отношений между Востоком и Западом тот первый турнир стал одним из самых значительных событий. Яростные сражения на льду, за которыми, затаив дыхание, следили миллионы людей, открыли, не побоюсь этой стандартной формулы, новую эпоху в советско-канадских отношениях, способствовали становлению атмосферы человеческого доверия между нашими странами. Дипломаты чувствовали это, как мне думается, острее других, особенно в обстановке холодной войны».

15 ноября 1972 года в «Литературной газете» была опубликована статья Александра Яковлева «Против антиисторизма». Ее мишенью были русские националисты, легализовавшиеся в пространствах официальной советской литературы и номенклатуры. И.о. завотделом пропаганды ЦК с личной санкции Брежнева был удален от дел: статья нарушила негласный баланс бархатного сталинизма, умеренного национализма и дозированного либерализма, качнув ситуацию в пользу последнего. Такие вещи были непозволительны для высокопоставленного работника ЦК, не говоря уже о том, что статья была опубликована в «Литературке», что само по себе выглядело странным. И вот Яковлев оказался в Канаде – на долгие десять лет, почти до самой перестройки.

Бывший посол вспоминал: «Премьер-министр Канады Пьер Трюдо пригласил меня на матч СССР-Канада в Монреаль (Александра Николаевича, очевидно, подвела память – очевидно, речь шла об играх с ВХА осени 1974 года, и единственная встреча, которая закончилась вничью, была самая первая – в Оттаве 19 сентября; еще одна версия – речь идет об игре ЦСКА и Montreal 31 декабря 1975 года. – А.К.). Встреча замечательных хоккейных команд была просто великолепной. Зал бушевал. Всех захватила искрометная игра. Зрители словно позабыли о том, за какую команду они болеют. Они аплодировали без пауз. В короткие перерывы звучала музыка «Калинки». Ликование было общим. Происходил великий праздник хоккея.

Премьер-министр и посол были под бдительным оком телекамер, за их реакцией внимательно следили журналисты и зрители. Поначалу, минут пять, мы пытались сохранять дипломатическую сдержанность, но потом все пошло «как у людей».

К нашему обоюдному удовлетворению встреча закончилась вничью. Героем той серии был Владислав Третьяк.

Оставим сейчас в стороне пропагандистскую практику, когда достижения спортсменов, как, впрочем, и все иные, объяснялись чудодейственным влиянием идеологии и результатом социалистической системы. Это другой разговор.

Всегда и всюду спорт - это соревнование не идеологий, а людей, их характеров, таланта и мастерства».



Александр Яковлев после окончания канадской «ссылки»

Абсолютно логичный вывод. И хотя об этом не говорилось публично, именно деполитизация советского спорта, самого главного на тот момент вида спорта в СССР – хоккея, стала ключевым антисоветским последствием Суперсерии. И хотя хоккей 1970-х способствовал стимулированию патриотизма, это совершенно не противоречило тому, что через прорубленное голами Эспозито и Хендерсона окно в мир проникали совершенно «чуждые» нам представления о природе спортивного соревнования. Если и стали будущие матчи советских и канадских хоккеистов очередным великим противостоянием, то уже не столько двух политических систем, сколько двух хоккейных школ, которые стали медленно, но меняться.

В Канаде тоже был всплеск патриотизма. И тоже много говорилось о том, что все-таки хоккей – это канадская игра. Но это по факту уже было не так. Однако на то, чтобы признать за хоккеем интернациональный статус потребовались последующие Серии 1970-х годов.

Окончание следует…